Алексей Ельянов - Просто жизнь

— Да вот подрался. Это у него запросто, почти каждый день. Он из моих, из интернатских соколиков. Да ты мойся, мойся.

Юрка исподлобья взглянул на Анюту, насупился. Что-то не понравилось ему в ней, или, наоборот, от смущения он стал таким неприступным…

— Это Анна Александровна, моя жена. Теперь и к ней будешь приходить в гости, — сказал Петр, взъерошив и без того вздыбленные волосы Юрки… Тот отвернулся, резко отстранил руку Анюты, которая хотела помочь ему умыться, наспех ополоснул лицо и задрал полу рубахи, чтобы вытереться.

— Да подожди ты, мальчик. Надо полотенцем.

Анюта стала оглядываться, не зная, где что искать в тесной кухоньке. Петр подтолкнул Юрку к комнате, но тот отмахнулся.

— Не надо, — буркнул он.

— Как можно так драться? — удивилась Анюта. — Какой же ты грязный. Надо хоть постирать. Петя, дай ему что-нибудь, а я простирну.

— Ладно, попозже, — сказал Петр. Ему было жалко Юрку и досадно, что встреча может превратиться в постирушку.

В кухню вышла бабка Саша.

— Опять этот бандюга. Чего еще натворил?

— Я пойду, — сказал Юрка и направился к двери.

— Подожди, подожди, что-нибудь придумаем. Ты хоть поешь. Хочешь яблоко? Я сейчас.

Петр быстро вошел в комнату, взял несколько яблок, горсть конфет, но в прихожей Юрки уже не было. Он хлопнул дверью и застучал слишком большими, не по размеру, и плохо зашнурованными ботинками.

Петр догнал его, сунул в карман распахнутого пальто гостинец, прижал паренька к себе:

— Прости, не обижайся. Потом поговорим, разберемся. Ко мне приехали, видишь… А сейчас иди в интернат.

Юрка вздохнул, шмыгнул носом.

— Там тебя никто не встретит? Те, кто били?

— Нет, они драпанули, — успокоил Юрка, медленно спускаясь и доставая из кармана то яблоко, то конфету.

У Петра сердце сжалось, он провожал взглядом русоволосую с крутым завихрением Юркину макушку, пока не хлопнула дверь парадной.

Анюта стояла в комнате у окна, скрестив на груди руки. Петр подошел к ней, и так они долго стояли и молчали, не зная, как продолжить внезапно и больно оборванную встречу. «Рассказать о судьбе Юрки, об интернате — нет, не сейчас…»

— Вот так все и бывает, — сказал Петр, закрыв глаза. Он ясно представил, как Юрка идет сейчас по улице и жадно хрумкает яблоко.

— Ты давно живешь один? — спросила Анюта.

— Без тебя — всю жизнь, — не открывая глаз, ответил Петр. — Мне было семь лет, когда мать умерла. Отец ушел в другую семью почти сразу же после моего рождения. Воспитывала меня тетка, потом и она умерла. Братьев и сестер нет никого, только друзья. Было время, когда я повсюду искал своего двойника. Казалось, что обязательно встречусь с человеком, во всем похожим на меня — и обликом, и характером. Казалось, найду — стану счастливым: он все поймет, потому что ему так же одиноко, как и мне.

— И нашел? Это, наверно, Илья? — спросила Ашота.

— Ближе нет у меня друга, чем он, но мы разные. Теперь, Аннушка, я чувствую… я нашел такого человека, свою половину… нет, всего себя. И если мне предназначено сделать в жизни что-нибудь, то я это сделаю, потому что у меня есть ты — судьба.

— Я тоже верю в судьбу, — сказала Анюта. — В тот день, когда вы приехали и долго ходили по берегу, мне было очень плохо. Я даже плакала и все просила кого-то, чтобы переменилась моя жизнь. Ты не подумай… у меня хорошие мама с папой, и сестры тоже. А я фантазерка, всегда хотела чего-то необычного, сказочного.

— Я тоже. Я верю в чудеса… Видишь, строится дом?

За окном во дворе работал башенный кран и как из детских кубиков складывал дом.

— Я люблю башенные краны. Когда-нибудь и для нас он построит дом. Я хочу жить высоко-высоко, на последнем этаже, чтобы видеть солнце, звезды и весь город.

За окном уже разгоралась заря, снежные облака ушли за трубы, за крыши, за чахлые крестики телеантенн.

— Закончу университет, — заговорил Петр твердо, по-деловому. — Стану учителем истории. А может, и слесарное дело не брошу в моей школе-интернате, — привык, привязался. У таких вот, как Юрка, мало радости… А мне теперь надо будет поднажать. Раньше много времени уходило просто так, на всякую беготню, встречи с друзьями… то да се, а теперь… я человек семейный…

Анюта слушала смущенно и немножко снисходительно.

— Я хочу, чтобы ты знала обо мне все, даже тайны…

Она вздохнула:

— А у меня никаких тайн.

Петр улыбнулся:

— Это мы еще посмотрим.

Анюта порывисто прижалась к Петру, обвила его шею, стала целовать неумело, тыкаясь носом то в губы, то в щеки, то в лоб.

— Люблю, люблю и ничего больше про себя не знаю, — горячо шептала она. Петр стоял ошеломленный этим восторженным, детским и страстным порывом, упиваясь запахом волос, блеском глаз, свежестью губ и щек Анюты, ее доверием, счастливой покорностью, с которой она отдалась его воле. Он замер, не дышал, чтобы ничего не нарушить. А когда Анюта затихла, положив голову ему на грудь, когда прошли минуты молчания, Петр сказал:

— Это нам помогли «кресты удачи» на берегу твоего студеного моря…

День пришел и ушел, пролетел, промчался. Как и еще один день, и еще. С Анютой было ему легко, он пел, смеялся, рассказывал веселые истории — как любил говорить профессор, охотно распускал свой павлиний хвост.

В доме Даниила Андреевича, в его простом и уютном кабинете, заставленном книгами, за крепким чаем шел разговор о будущем. Профессор шутил:

— К сожалению, я никогда не был женат, но знатоки говорят: главное — хорошо прожить в супружестве первые три месяца, а потом первые три года, а потом первые тридцать лет. Если мне не изменяет мое стариковское чутье, а оно мне не изменяет, я вижу, что вам нечего бояться и сорока и пятидесяти лет совместной жизни, — уверил Даниил Андреевич.

— Всех его девчонок спускайте с лестницы, — наставлял он Анюту.

«Какие девчонки?! О чем он говорит?» — возмущался Петр.

— С дальними дорогами придется подождать, а может, забыть о них совсем, — с напускной суровостью говорил профессор, маленькими глотками отхлебывая обжигающий чай из высокой своей неизменной кружки.

— Как бы не так! Сначала мы поедем в Прибалтику, — твердо сказал Петр. — Потом… в Бухару, в Самарканд, на Кавказ. Каждое лето будем уезжать куда-нибудь, — пообещал он.

— И не затевайте грандиозной свадьбы, как это теперь делается, не залезайте в немыслимые долги. Минимум людей, чайный столик, и сразу же — в путешествие. Хоть на два-три дня. В ту же Прибалтику или в Пушкинские Горы. Там теперь прелестно — тишина, сугробы, пустые гостиницы. Или можно в Новгород. И не забывайте, как говорили в старину: браки совершаются на небесах. В этом большой смысл. Дайте я вас поцелую на счастье.

Даниил Андреевич подошел к Петру и Анюте, медленно и торжественно, как Саваоф, спустившийся на землю, заключил каждого по очереди в объятья и расцеловал.