Алексей Ельянов - Просто жизнь

Петр еще не мог осознать, что происходит вокруг, а что в нем. Он и радовался, и удивлялся, и прислушивался, и приглядывался, и охотно шел навстречу неизведанному.

Вошли в сени, по двум приступочкам в кухню: светло. Из соседней комнаты выглянула женщина, полная, озабоченная, наспех зачесаны волосы, полураспахнут халат. Петр сразу понял — гостей не ждала, занимается домашней приборкой, наверно сама пришла недавно с работы, а быть может, у нее еще и маленький ребенок. Взглянула на мужа быстро, с вопросом и укором и с тем еще властным требованием ответа, который говорил о том, что в доме она главная, что слишком много накопилось к мужу претензий, но вот снова надо будет промолчать, чтобы не поставить его в неловкое положение перед незнакомым человеком. А Саня, чувствуя все это, с игривой поспешностью представил:

— Люба, знакомься. Дружок с бывшей работы, Петька. Чуть было не задавил я его, да вот теперь на охоту пойдем, зайчишек погоняем.

— Проходите в комнату, раздевайтесь, — сдержанно сказала Люба и подошла к плите, на которой стояло эмалированное ведро и парило.

Петру было неловко, что он так вот внезапно ворвался в чужую жизнь что сейчас с обычной мужской бесцеремонностью они с приятелем займутся своим делом, ужином да разговорами, а Люба станет им что-то подавать, делая вид, что ничего особенного не произошло, и потом будет продолжать убираться, смущаясь и сердясь.

— Давай, давай, — подтолкнул Саня. — Пошевеливайся, у нас тут все попросту.

В комнате стояли двуспальная кровать, телевизор на ножках, обеденный стол. Петр сел к столу, сердясь на себя, что согласился остаться, но немного успокоился, когда подумал, что вот так же и к нему мог бы приехать Саня, и тоже было бы не ко времени, но ничего не изменишь — дело житейское, и это даже хорошо, что Саня не побоялся жены, решился, значит, пригласил от души.

Сидел Петр за столом, рассматривал дом украдкой. «И у Сани, как и у меня, — ничего особенного». Дом старый, барачного типа. Летом жарко, зимой холодно. Стены тонкие, уюта мало, ничего тут не сделаешь, как ни прибирайся.

Петр вспомнил каждодневную борьбу Анюты за уют м чистоту в маленькой комнатке. Петра удивило это врожденное чувство женской чистоплотности, желание вымести, вычистить, выстирать все до блеска. Эта постоянная, нудная борьба часто наталкивается на мужское сопротивление: «А, не все ли равно, как…» Из-за этого бывают мелкие стычки, в сущности никчемные, досадные. Петр по-особому это понял здесь, в чужом доме: «И чего мы упираемся понапрасну с такой обидой, как будто бы отстаиваем какое-то особенное свое мужское право… Вот как полезно, Аннушка, бывать в гостях — сам себя устыдил», — подумал Петр, словно бы оправдываясь уже в который раз, за свое внезапное исчезновение.

Хозяйка принесла вареных цыплят, Саня разлил по стопочке, выпили за встречу, а потом еще за дружбу, запили брусничным морсом, и в оживленном разговоре Петр успокоил себя окончательно, ему показалось, что Анюта догадывается, даже наверняка знает, что с ним, — ничего плохого, все по-людски. За окном поскуливали собаки.

— Охоту чуют, — сказал Саня, шумно жуя, чавкая, размахивая руками. Сидел он в майке, плечистый, осанистый, щедрый. — Ты ешь, наедайся до отвалу, этих цыпок у меня полно.

Стал рассказывать о своих собаках, а потом как он поймал браконьеров, убивших лося, а потом как самому приходилось убивать этого зверя по лицензиям для ресторана: «Не люблю я его бить, не хочу, жалко. Заяц — это мой. А лося — не хочу, пусть живет».

А потом рассказал Саня про охоту на кабанов, а потом как выводил он пчел, как познакомился с молодым пчеловодом, как продавали они «липовый» из сахара мед на базаре, как смог бы Саня, в случае чего, прожить только пчелами. Но вот охота, собаки — это его страсть.

Долго еще вспоминались трагические и забавные случаи охоты, но все больше стало клонить ко сну, разморило от тепла и усталости, да и поздно уже было, а подъем — в шесть.

— Давай-ка хоть часок вздремнем, — сказал Саня.

Разбудил Виктор, давний друг Сани, мужчина лет тридцати, сдержанный, с достоинством, глаза живые, умные.

Возле его ног радостно вертелась крупная собака с рыжими подпалинами.

— Взял вот Нейка, пусть пообвыкается.

— Пообвыкнет, пообвыкнет, — снисходительно буркнул Саня. — Он еще у тебя пацан, вот погоняется за моими, подучится.

Саня повернулся к Петру:

— Скажу не хвастаясь, мои собаки самые тут лучшие.

— Ладно, ладно, — сказал Виктор. — Еще увидим, у кого что.

С утра голова была тяжелой, но собирались быстро. Петр нахлобучил большую Санину кепку, надел его кеды и свитер. А Саня вырядился в болотные сапоги и в старую стеганую куртку, на голову, почти на макушку, накинул разноцветную вязаную шапочку.

Взяли два ружья, патронташ, вещевой мешок с провизией, вышли на улицу. Утро все в инее. Небо ясное, едва-едва окрашенное зарей.

— Ты нас тут подожди, — бросил Виктору Саня тоном командира.

Пошли к гаражу. Тяжело после сна, холодно и муторно. Но все равно зашагали широко, ходко. Говорили мало. Петру казалось, что во всем поселке одни они проснулись так рано. Но вот черно-белый кобель с мягкими большими ушами бодро тянет на поводке пожилого, худощавого и угрюмого своего хозяина в длинном старом плаще.

— Это Миша из нашей компании, — пояснил Саня.

Поздоровался и попросил охотника подождать на дороге.

— Подожду, ага, — с хрипотцой, покашливая и растирая сонное морщинистое лицо, сказал Миша.

Петр и Саня быстро раздобыли маленький автобус. Кабина на двоих, а за кабиной крытый фургончик с двумя лавками, — уж сколько влезет. Приехали к Саниному дому. Сложили вещи в кабину, вывели собак. Поскуливают, повизгивают, радуются. А вот когда нужно было забираться в фургон, не захотели, пришлось вносить их, втаскивать.

Кобелек Виктора очень похож на собак Сани. Оказалось, что родня.

Виктор одет вроде Петра, не по-охотничьи. На нем синяя плотная куртка наподобие бушлата и такие же синие брюки, а на голове, ка огненных его волосах — детская кепочка, какие бывают в Прибалтике, голубенькая, матерчатая, с веселыми рисунками и красным пластиковым козырьком.

Сели в машину, поехали. Петр около Сани. Дорога видна смутно — стекла еще в инее, и никак его не очистить ленивыми резинками «дворника». Дорога вдоль залива, мимо сосен и берез. Проехали километров пять от города.

— Тут вот где-то и встреча, — сказал Саня.

И верно. Рядом с разлапистой елью стоит заспанный мужчина в унтах, в летной короткой меховушке, в танковом шлеме. Рядом у ног маленький рюкзачишка и собака. На плече у охотника — ружье в чехле.

— Привет!

— Привет, Матвеич, садись за руль, вези.

Поехали дальше, еще подобрали охотников. В фургончике стало тесно, душно.