Борис Пармузин - До особого распоряжения

жил в нищете. Нищета кричала, била в глаза, в ноздри голыми стенами, земляным полом, ободранным

сундучком и застоявшейся сыростью.

У дверей топталась молодежь. Парни еще не думали о смерти, но при виде сырой, вонючей конуры

вздрагивали, ежились. Чужая земля... Так жил крупный курбаши. Что же будет с простыми смертными?

Старики задумывались. Молчаливые, хмурые, они переживали не смерть Ислама-курбаши, а свою

судьбу.

Догадливый муфтий Садретдин-хан сразу же почувствовал настроение толпы. Ко всем титулам,

которыми он снабдил покойного, муфтий решил прибавить еще один - поговорить о святости скромного

человека, отдавшего имущество и жизнь народу.

Муфтия бесило присутствие гнусного изменника Саида Мубошира. Надо же... Успел пригреть,

приласкать этого бездомного босяка Рустама. Говорят, Рустам теперь тоже служит в правительственной

71

канцелярии. Он сменил европейский костюм на халат и чалму и сейчас смиренно стоит, сложив руки на

груди. Своим присутствием Рустам опровергал слухи о посягательстве на какое-то наследство,

принадлежащее покойному курбаши.

«Старая лиса, - подумал муфтий о Мубошире. - Это он притащил молодого человека».

Вслух выругался:

- Босяки! Зря я тогда остановил Курширмата. Надо было этого щенка...

Махмуд-бек увидел, как затряслась у муфтия бородка, и тихо произнес:

- Стоит ли на них обращать внимание, господин?

- Ждут не дождутся, - тоже зашептал муфтий, - когда мы подохнем.

В этом Махмуд-бек не сомневался.

Переулок, ведущий к узбекской мечети, был забит эмигрантами. Появились и полицейские.

Недалеко от узбекской мечети находилось кладбище, но принадлежало оно каратегинцам. Высокие,

сильные люди, выходцы из горных таджикских кишлаков, с утра выстроились вдоль стен. Трудно понять,

в чем дело, почему выжидающе смотрят на толпу молчаливые мужчины, заложив руки за спину. И

вообще, почему на кладбище такое оживление. Почти у каждой могилы стоит человек.

Махмуд-бек поделился сомнениями: стоит ли хоронить Ислама-курбаши на чужом кладбище?

Муфтий Садретдин-хан начал смутно догадываться о предстоящих неприятностях. Но теперь его

было трудно остановить.

- Ислам-курбаши - мусульманин, - скорее себе, чем Махмуд-беку, начал объяснять муфтий. - Он много

сделал и для этих дураков. Разве Исламу не найдется здесь места? Неужели мы должны почтенного

человека тащить на окраину города?

Махмуд-бек не стал спорить, но счел своим долгом сказать:

- Не нравится мне присутствие полиции. Наверное, Саид Мубошир постарался.

- Он... - Голова у муфтия тряслась. - Он, негодник. Предатель. Шпион.

Окружающие поворачивались к уважаемому муфтию. Внимание мусульман подбодрило старика.

- Он ползает в ногах у местных властей. Лижет им руки. Он забыл о своих братьях.

Саид Мубошир стоял в стороне. Чиновник отличался от «братьев» и одеждой, и непринужденной

позой. Он не хотел смешиваться с толпой. Злые глаза бегали по лицам. Саид Мубошир был всегда готов

к подлости. Люди избегали с ним встречаться даже взглядом.

На муфтия Саид старался не смотреть.

- Негодяй, - зло ворчал старик. - Принарядился... Павлин!

Настало время двигаться на кладбище. Над толпой, колыхаясь, поплыли товут - носилки с

покойником. Темное покрывало резко выделялось над головами в белоснежных и зеленых чалмах.

Поправляя очки, вперед двинулся Курширмат, за ним - муфтий.

Согнутые спины мулл, бывших баев. Шла старость, одряхлевшая, нищая. Шла и опять думала не о

судьбе Ислама-курбаши - о своей собственной.

А на траурную процессию надвигалась стена каратегинцев.

Муфтий вынужден был выступить вперед.

- Братья! Мусульмане! Мы прощаемся с нашим другом, с воином ислама. Чего вы хотите?

От каратегинцев отделился старик, крепкий, жилистый, с черной бородой без единого седого волоска.

Он покачал головой:

- К нам нельзя.

- Почему?! - взвизгнул муфтий.

- У нас в каждой могиле по пять-шесть братьев. К нам нельзя, - спокойно повторил старик.

Муфтий поднял руки и пронзительно закричал:

- Что же это делается на земле, о всевышний?!

В своей истерике муфтий был жалок.

- Правоверные! - повернулся он к эмигрантам. - Нам даже после смерти нет места на этой земле.

Рядом с каратегинцами появились полицейские.

- А-а! - закричал муфтий. - Все решено. Все куплено. Все продается в этом мире!

Курширмат невольно попятился назад. Ему не хотелось участвовать в скандале. Этот муфтий,

сумасшедший старик, зашел слишком далеко. Курширмат потянул его за рукав, но Садретдин-хан

вырвался.

- Кладбище не ваше, - не повышая голоса, напомнил сержант.

- Наше место в песках! Рядом с шакалами! Вы слышите, мусульмане? - надрывался муфтий. Его

взгляд остановился на самодовольной физиономии Саида Мубошира. Правительственный чиновник не

скрывал торжества. Тогда муфтий закричал: - Правоверные! Среди нас враг. Это он вызвал полицию. Он

смеется над нами! - И, подняв сухонькие кулачки, путаясь в халате, бросился на заклятого врага.

Люди испуганно шарахнулись в стороны. Курширмат, воспользовавшись замешательством,

прижимаясь к стене, торопился выбраться из переулка. Несколько седобородых старцев заметили это

постыдное бегство. Обвиняя Курширмата в низкой трусости, они тем не менее и сами поторопились

вслед за ним. Люди поглупее еще оставались у мечети. Носилки с покойником покачались над толпой и

резко спустились вниз, на землю. Небрежно брошенные на бугорок, они лежали почти набоку, грозя вот-

вот перевернуться.

72

Садретдин-хан подскочил к Саиду Мубоширу и начал бить его слабыми кулаками по лицу. Никто не

решался оттащить разошедшегося муфтия. Мубошир, не ожидавший подобной выходки, неловко

заслонился руками. Как всякий подлец, он был трусом и чувствовал к себе неприязнь толпы.

- Жалкий подхалим! Ты ползаешь перед властями на коленях. Ты целуешь им ноги. Собака...

Продажная собака.

Устав колотить Мубошира по лицу, муфтий вцепился в его жиденькую бородку. Правительственный

чиновник мотал головой, чалма его начала распускаться кольцами.

- Ты вместе со своим правительством ненавидишь бедных мусульман. Да пропадите вы!

Это было уже чересчур. Полиции пришлось вмешаться, оттащить разъяренного старика.

Мубошир грозил Садретдин-хану кулаком и сыпал на его голову проклятия.

Люди, хотя и разбегались, но эти проклятия слышали.

Носилки с покойным курбаши долго лежали на бугорке. Часа через полтора служители мечети и

несколько нищих, кряхтя и вздыхая, унесли тело Ислама на окраину города, на узбекское кладбище,

которое выросло в последние годы рядом с пустыней.