Борис Пармузин - До особого распоряжения

Агроном спокойно, совершенно не реагируя на сладкую речь старика, поднялся и ушел. Муфтий

швырнул деньги в ящичек столика и выругался:

- Трус! Собака!.. - Муфтий, конечно, понимал, что агроном не трусит. Но старик боялся поверить

мысли, что среди эмигрантов туркестанских, азербайджанских, русских есть честные люди, которые не

пойдут на предательство. - Тьфу! Пусть подохнет с голоду... - заключил муфтий.

С той поры неподатливый русский стал для муфтия злейшим врагом.

К счастью агронома, Садретдин-хан не успел ему отомстить. Сейчас это сделал кто-то другой.

Ночью стражник снял цепи с Махмуд-бека и вывел его из камеры. Заключенные притихли, старались

не дышать. Так выводят из камеры на казнь.

Махмуд-бек тихонько потирал запястья, онемевшие от наручников. Вдруг стражник сзади схватил его

за горло и пошевелил толстыми, крепкими пальцами. Это он как бы предупреждал, что легко и просто

расправится с хилым заключенным, если тот вздумает бежать.

Агроном находился в одиночной узкой камере. Он сидел, обхватив колени, дремал. Стражник жестом

приказал ему подняться и подвел Махмуд-бека.

- Говори...

Махмуд-бек поздоровался по-русски.

- Здравствуйте, - отозвался агроном, - а я ведь вас где-то видел.

- Да... Я служил у муфтия Садретдин-хана.

- A-а... - усмехнулся агроном. - Помню, помню... С новым предложением, что ли?

- Да…

- Но я вижу, вы не очень-то крепко стоите на ногах.

- Насколько возможно, - ответил Махмуд-бек. - Я уже давно здесь и потому…

- Я вас слушаю... - сухо перебил агроном.

Не обращая внимания на его тон, Махмуд-бек сказал, что может устроить ему работу на земле

крупного помещика.

- Чем я обязан за такое беспокойство о моей персоне?

- Пока ничем.

- Значит, буду обязан?

- Будете...

- Тогда прощайте...

- Погодите! - заторопился Махмуд-бек. - Я клянусь, что своей родине вы не нанесете ни малейшего

вреда. Я только должен знать обо всех делах наших эмигрантов. Я беспокоюсь за тысячи жизней моих

земляков. Вздорные, неразумные действия отдельных лиц могут поставить их под удар. Клянусь, что

106

времена Садретдин-хана кончились. У нас сейчас другие заботы. - Махмуд-бек говорил горячо,

торопливо. Он боялся, что стражнику надоест этот длинный разговор. Да и агроном может отвернуться и

перестанет слушать уговоры бывшего помощника муфтия.

- Как я понял, за свою услугу вы мне предлагаете роль связного?

- Да...

- Хорошо... - согласился агроном. - Но предупреждаю, что я оставляю за собой право в любой момент

выйти из игры. Помогать диверсантам и шпионам я не намерен.

Через месяц за решеткой показалось лицо агронома. Он жестом подозвал Махмуд-бека.

Русский загорел, выглядел намного лучше. Но серые глаза были невеселы, даже злы.

- Вы изменились... - сказал Махмуд-бек.

- Не будем терять времени на комплименты... - оборвал агроном.

- Слушаю.

- Я говорил вам, что могу выйти из игры.

- Да.

- Ваш Шамсутдин просил передать, что Давлят-бек выбрал Алима, сына каршинского торговца. Его

для чего-то готовят, этого Алима... Что это значит?

- Готовят к отправке на ту сторону... - спокойно пояснил Махмуд-бек.

- Мы же договорились!

- Я помню... Алим исчезнет. Спасибо вам за сведения.

- Исчезнет? - переспросил агроном. - Странно. Очень странно. Я вам должен верить?

- Иначе нельзя.

Агроном посмотрел в глаза Махмуд-беку, потом вытащил из кармана сверток:

- Я вам немного принес еды.

- Спасибо.

- И еще... Мы пытаемся вам устроить свидание с женой.

Махмуд-бек протянул руку. Агроном пожал ее.

Стражник проявил благосклонность. Он сделал Махмуд-беку самый дорогой подарок, какой можно

получить в этой тюрьме. Вначале он подпустил к окну Фариду, а затем хитро подмигнул в угол двора, где

стояла глинобитная низкая кибитка.

- Через пять дней придешь, женщина... - сказал он Фариде.

Глинобитная кибитка - место свиданий с женами. За важные услуги или за большие деньги

администрация выражала таким образом свою «благосклонность» некоторым заключенным.

- Что будет через пять дней? - не поняла Фарида.

- Вот в том домике, - улыбнулся Махмуд-бек, - мы останемся вдвоем. На несколько часов...

Фарида плакала, молилась, причитала, благодарила всевышнего за такую милость.

Через пять дней она с рассвета сидела у тюремных ворот. Но стражник со шрамом появился только в

полдень. Он стоял, расставив ноги, пытаясь в толпе женщин, чьи лица были спрятаны за чадрой, найти

Фариду. Она поняла, что ей нужно подойти и поклониться, потом протянуть узелок с угощением.

- Это оставь, женщина, для своего... - хмыкнул стражник.

В последнее время он изменился, чувствовал свое превосходство над другими служителями тюрьмы,

перестал заниматься мелкими поборами.

Агроном оказался хорошим работником, и стражник получил большое вознаграждение от министра.

Да и от агронома перепадали деньги.

Зачем они, деньги, русскому? Русский теперь хорошо живет, загорел, поздоровел.

- Иди, женщина, иди... - легонько подтолкнул Фариду стражник.

Он сейчас творил благое дело, о котором будет знать вся тюрьма. Творил снисходительно, спокойно,

словно занимался благотворительностью каждый день. Устроить свидание - нелегко. Тут недостаточно

согласия одного стражника. И не одному ему нужно заплатить.

В кибитке стоял деревянный топчан, шаткий столик, кувшин с водой. Земляной пол был покрыт

соломой. В потолке, заменяя окно, зияла дыра с легкой решеткой.

Фарида и Махмуд-бек долго смотрели на синеватое небо. Оно постепенно темнело, и все резче

выделялись крупные звезды.

- В Самарканде звезды ярче... - сказал Махмуд-бек.

- Неужели мы их увидим? - спросила Фарида.

- Обязательно увидим.

Он гладил ее волосы, смотрел в глаза, в которых каждую минуту менялось настроение: восторг, тоска,

радость, печаль...

- Я не могу простить, что не знала о базаре...

- Меня выводили только один раз... - сказал Махмуд-бек.

- Я буду приходить на базар каждый день.

- Не надо. Во всяком случае, когда нас выведут, в следующую пятницу, пусть придет один Шамсутдин.

Я очень прошу тебя, так нужно.

Она провела ладонью по его шершавым колючим щекам.

107

- У вас и здесь какие-то дела.

И тогда Махмуд-бек впервые подумал, что Фарида начинает понимать, догадываться о его главной,

самой главной жизни.

...Звезды уже горели сверкающим огнем.

Прощальное осеннее солнце. Может быть, завтра оно и не появится. Заключенные, подставив лицо

теплым лучам, жадно вдыхают пыльный воздух. Никогда Махмуд-бек не представлял, что подобным