Владимир Садовский - Алмазная грань

— Все, дорогой Степан Петрович, все, — успокаивал Картузов. — Скоро должен вернуться Алексей Степаныч!

Действительно, для этого было сделано все. Богатые подношения и обращение к новому императору старика, имевшего заслуги перед отечественной промышленностью, помогли сыну вернуться на родину. Обвинение в пособничестве государственным преступникам было снято, но Алексей Степанович не торопился возвратиться из милой его сердцу Франции. Он вернулся только после смерти Степана Петровича. От умершей в молодые годы жены-француженки у него родились два сына, Жорж и Базиль, никогда еще не видевшие России.

В Знаменском Алексей Степанович в первый же день заглянул в отцовскую святыню — музей. Он давно был закрыт, и ключей никак не могли разыскать. Лишь с помощью слесаря удалось открыть дверь. Нового хозяина поразило запустение, которое предстало его глазам. Сотни бокалов, жбанов, ваз, графинов, винных приборов, покрытых пылью, стояли беспорядочными грудами на окнах и в шкапах.

Еще задолго до смерти Степан Петрович охладел к музею. В ящиках, набитых соломой, лежали давние работы никольских мастеров, отобранные для музея. Но того, что покупалось у парижских антикваров Алексеем Степановичем, здесь не было. А он подбирал немало хрустальных изделий и отправлял исправно в Знаменское.

Корнилов вспомнил, что отец давно еще писал:

«Посылка из Парижа пришла, но покупать хрусталь больше не советую... Из прошлой твоей посылки давал на пробу моим людям вазу с русалкой. Трое сделали такую же — не отличишь, а Петрушка Ромодин — есть у меня такой мастер — отверг твою сирену. Свою принес, и такую, что все ахнули от удивления. На французской вазе обретается русалка на гладкой хрустальной стенке, а у Петрушки из бушующих волн выскочила вот этакая волшебница с рыбьим хвостом, что, кажись, сам за ней в пучину бросишься; каждая чешуйка на хвосте алмазной гранью отделана, и на зеркальце русалочьем морские брызги алмазами блестят. Жалко, не придется тебе повидать эту работу: охотник на вазу сыскался — княгиня Гагарина пятьсот рублей не пожалела Бранить, поди, будешь, а напрасно. Все это не нужно: и музей мой, и диковинки, к которым я пристрастие имел. Пустая забава. А дела теперь такие — не приведи господи. Помещик ныне мелкотравчатый. Ему не до хрусталя: думает, как бы лишнюю полтину на постройку винокурни выкроить. Без дарового мужицкого труда худо жить стало барину. Именитый землевладелец, который поумнее, теперь тоже примеряется, как получше капиталы к делу пристроить. Иные князья и графы не погнушались стать пайщиками в дисконтерских конторах, где учитывают векселя с разбойничьим процентом.

А все большую силу купец забирает. Ему дорогие изделия от меня не требуются: вчера он только еще щи лаптем хлебал. И теперь купеческому сословию все покрепче да подешевле подай. Приходится с хамом считаться: не я, так Мальцевы потрафлять ему будут.

Довелось слышать мне, что за границей на заводах новые машины ставят. Посмотрел бы ты, Алеша, что это за машины и нельзя ли их к нашему делу приспособить. Хорошо будет, если машины заведем да стаканы граненые тысячами выбрасывать будем. «Пей, — скажем, — купчина, свой чаек, грей себе чрево да вези мужику в деревню наши стаканы граненые». Так-то вот, Алешенька. О другом думай, а на безделки денег не трать...»

Алексей тогда не послушался и продолжал покупать осужденные отцом безделки. Посылки по-прежнему шли, но Степан Петрович о них ничего уже не писал, словно и не получал.

Непривычным было запустение в музее, и на заводе многое раздражало нового хозяина. Часто тоска сжимала сердце Алексея, когда он заходил на завод. Корнилов оставался беспомощным свидетелем медленной гибели дорогого и близкого дела, засасываемого трясиной. Сознание собственного бессилия не покидало Алексея Корнилова многие годы, прошедшие с того дня, как он во второй раз вернулся в Россию и навсегда.

«Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и Санкт-Петербургской городской полиции» проявляли интерес к стекольному делу.

Закрывшись в кабинете, Алексей Степанович читал напечатанную в «Ведомостях» пространную статью о стеклоделии в России и торговле стеклом, в которой утверждалось:

«Одно из общественных употреблений стекла в общежитии и назначение его заключается во вставке его в оконные рамы домов. В настоящем случае оно защищает жилище человека от сурового климата; оно доставляет человеку то благодетельное количество света, которое ему необходимо как для обыденных его занятий и труда, так и для поддержания здоровья. В помещениях, недостаточно освещенных солнечными лучами, люди отличаются хилостью и дряблостью мускульной системы. В этом отношении стекло может служить так же хорошим признаком развития в народе благосостояния и здоровья, как и мыло...»

— Ты видел газету, Жорж? — спросил Алексей Степанович вошедшего сына.

— Да.

— Удивительно нелепая статья. На кого рассчитана ее прописная мораль о пользе застекленного окна?..

— На потребителя, папа, — с обычной улыбкой превосходства отозвался сын.

— Какого потребителя? Крестьянина? Но он не читает газет. Его еще не сделали грамотным.

— Мужик может не читать, а купцу с такой статьей познакомиться полезно. Не все же ему торговать в темном лабазе. Пора думать о магазине. По примеру парижских, в России должны быть просторные светлые торговые здания. Довольно варварских лабазов и лавок, где человек лишен света и благодетельного солнца!

— Никогда не подозревал, что в тебе так развито чувство человеколюбия, — иронически заметил Алексей Степанович.

— Долг каждого члена общества — заботиться о благе других, — не смущаясь иронией, отозвался Георгий.

— Мне-то зачем это говорить? — засмеялся отец. — Я не купец и в проповеди пользы солнечного света не нуждаюсь. Зеркального стекла для магазинных витрин покупать тоже не собираюсь... Закваска у тебя, Жорж, дедовская. В моего отца ты пошел. Он в выгодное предприятие мертвой хваткой впивался. Уж он-то добычи бы не выпустил. А вот я точно не корниловского рода. И правильно поступил, передав вам дела: плохой из меня хозяин.

— Напрасно, отец. Если я и Базиль иногда высказывали свое мнение, то лишь потому, что желаем успехов нашему делу.

— Расходы по напечатанию статьи наши? — вдруг неожиданно спросил Алексей Степанович.

— Какие расходы?

— Ты хочешь убедить меня, что полицейская газета проявляет такой интерес и нежную заботу о стекольном деле бескорыстно?

Георгий притворно удивился и развел руками.

Отец поморщился.

— Мы не в «Амбигю-комик». Оставь, Жорж. К чему эта игра?