Владимир Садовский - Алмазная грань

Тимофей еще стоял у крыльца, щурясь от солнца, когда со скрипом раскрывались ворота у соседнего двора. Тощая лошаденка с запавшими боками выезжала на улицу. Однолемешный плужок и деревянная борона лежали на телеге около Антипы, лицо которого сияло от счастья. Казалось, были бы крылья, полетел бы Антипа впереди скворцов на поле.

— С праздничком, Тимофей Иваныч! — приподнимая картуз, с насмешкой кричал Волков. — Отдыхаешь? А нам, грешным, и в воскресенье покоя нет. Деньки-то какие стоят! Тепла вволю господь посылает.

— Пахать, что ли, собрался? — неохотно отвечая на поклон, спрашивал Елагин.

— Пахать, милой, пахать. Время не терпит. Паши землицу, поторапливайся!

— Заправским мужиком стал?

— Я всегда им был, Тимофей Иваныч. По нужде у печки-то стоял. Меня ноне к ней, треклятой, и калачом не заманишь. Спасибо нашему господину Василь Лексеичу! Весь век спасибо говорить не устану. Он меня, неприкаянного, на ноги поставил. Лошадку вот дал, землицу он же отвел.

— За какие же заслуги тебя вознаградили?

— И сам дивлюсь: за какие? — восторженно отзывался Антипа. — Может быть, за прилежание. Я ведь никогда ваших глупостей не признавал. В забастовках не участвовал...

— Да чего уж говорить: хорош. Сына родного продал, — сердито отзывался Тимофей.

— Зря болтаешь. Ванька на себя пусть пеняет, — спокойно возразил Волков. — Говорил ему: не связывайся. Не послушался. Теперь вот сидит. Когда выпустят, не слышно? Годика три, пожалуй, отсидит?

Тимофей пропустил вопрос Антипы мимо ушей. Он думал о другом: хотел понять, знал ли когда-нибудь этот рыжий плут какие-то иные чувства, кроме жажды стяжательства, во имя которой он мог бы продать не задумываясь всех людей, как продал и родного сына.

— Мне многие завидуют, — хвастливо рассказывал Антипа, пока запирал за собой ворота. — Маленьким, а все-таки хозяином стал. Хуторские и то косятся. Тоже зависть берет — обидно, что меня хозяин обласкал, из грязи поднял за прилежание. Народ-то зверь: только и смотрит, как бы в кадык другому вцепиться.

— Тебя, говоришь, к печи и калачом теперь не заманить, — насмешливо сказал Елагин и, помедлив немного, добавил: — А в гуте считают, — дышать легче стало.

— Это, значит, как я ушел? — догадался Антипа и прыснул от смеха. — Ну и дураки, боже ж ты мой! Похлеще меня найдутся еще. Хозяин всегда знать будет все, что ему нужно. Не хочешь ли со мной прокатиться?

— Это куда еще?

— Да ты не пугайся — тут рукой подать. Садись! Погляди, как вашего брата хозяин обошел... Одно слово — умора!

Тимофей насторожился.

— Ну что же, давай посмотрим, — согласился он.

Антипка подхлестнул лошадь, и через несколько минут они уже свернули с дороги к широкой овражистой ложбине.

— Гляди-ка, — сказал Волков, поспешно бросая вожжи и спрыгивая с телеги.

Тимофей посмотрел на пригретое солнцем широкое поле, покрытое ровной зеленью озими.

— Хлеба хорошие, похоже, здесь будут, — подумал вслух Елагин.

— Здесь-то будут, а вот тут, пожалуй, шиш с маслом получится...

В голосе Антипы послышалось злое торжество. В глазах сверкнул насмешливый огонек, когда взгляд Волкова обратился на соседнее поле.

Узенький овражек отделял зеленеющие озими от узких полосок, кое-как вспаханных, покрытых плешинами травы.

— Что это? — непонимающе спросил Елагин.

Антипа криво усмехнулся.

— Землица, землица, милый человек. Похуже, чем под озимями, но все-таки не бросовая. Василий Алексеевич в аренду ее стал сдавать. По самой сходной цене. Ну, значит, и перебесился у нас народишко. Многим хозяевами охота стать. Вот и дерутся кольями. Перессорились, перегрызлись многие пришлые из-за этой земли. А кому достанется — гляди-ка, сил не хватает ее в дело произвести. Такой земле только бы родить да родить, а ее во что обратили пролетарии всех стран...

— Хитрый ход вы с хозяином придумали, — мрачно заметил Тимофей. — Только не удастся долго дурачить. Народ разберется, что к чему. Семена раздора хоть и посеяны, а урожая-то, пожалуй, не дождаться.

— Твой урожай-то вернее? — нагло ухмыльнувшись, осведомился Антипа.

Тимофей ничего не ответил. Еще раз окинув взглядом зеленые плешины на узеньких полосках, он зашагал к дороге.

— А может, зря надеешься на свой урожай, сосед? — крикнул вслед Волков. — Помрешь, пожалуй, раньше того, чем жнитва дождешься?

— Дождемся! Не так уже далеко наша жатва, — не оглядываясь, отозвался Елагин.

— Дождемся! — еще раз твердо сказал он, подходя к поселку.

Тимофей смахнул рукавом струившийся со лба пот и посмотрел в ту сторону, откуда он шел.

Вдалеке над полями все так же неподвижно висела синеватая дымка. Воздух дрожал от зноя. Нечем было дышать...