Гумер Баширов - Честь

— Пошли, Айсылу-апа, тебя ведь работа ждет!

Айсылу взяла пуховый платок.

— Ладно, на этот раз не стану упрашивать. В другой раз посидим подольше. Загляни вечерком как-нибудь. Сама знаешь, неладно у нас: сев на носу, а колхоз никак не раскачается...

Она приласкала дочку, поправила на ней платьице и положила орехов в крохотные ладошки.

— Поиграй, доченька, будь умненькой! Бабушка сейчас придет.

Когда вышли за ворота, Нэфисэ продолжала прерванный разговор.

— Потому и зашла к тебе... Что-то мудрит наш Сайфи. Сперва мучил с семенами, а теперь заявил, что переведет Зэйнэпбану и Карлыгач во вторую бригаду.

— Зачем это?

— В моей, говорит, бригаде и пожилые справятся, а молодых надо ставить на пахоту.

— А ты что ему ответила?

— Сказала, что не дам своих девушек. Мы с ними всю зиму в поле работали да агротехникой занимались, чтобы хорошую пшеницу вырастить.

— Правильно рассудила. Не отнимать у тебя молодежь, а еще переводить к тебе надо. Я и в лесу об этом думала. Пусть у них зародится любовь к земле, пусть научатся выращивать хлеб. Такие мастера нам очень понадобятся.

— А вдруг я и сама не овладею этим секретом?

— Почему? Опыт работы с Газизом у тебя есть? Есть. Воля и усердие тоже есть. Вот и добьешься!

Нэфисэ промолчала, лишь задумчиво опустила голову. Айсылу попрощалась с ней и, выбирая, где посуше, быстро зашагала к сельсовету.

Айсылу была одной из тысяч простых незаметных женщин, работающих в сельских Советах и правлениях колхозов; одна из тех, которые в своих автобиографиях обычно пишут:

«Родилась и выросла в деревне. Окончила сельскую школу. В деревне же вышла замуж. Особенных событий в моей жизни не было...»

Она была одним из тех обыкновенных советских работников, которых в сутолоке будней иногда и вовсе не заметишь, но без их повседневной черновой работы ни одно великое дело не совершается в стране.

Жизнь не баловала Айсылу. В десять лет она осталась без родителей. Братья и сестры, мал мала меньше, словно неоперившиеся птенцы, жались к самой старшей в семье, которая и сама была чуть повыше их ростом, искали у нее защиты и ласки. Это Айсылу спасла малышей в голодный двадцать первый год от смерти: кормила варевом из крапивы и щавеля, пекла лепешки из липовых листьев и ольховой коры; чтобы не замерзли, таскала из лесу хворост. Это Айсылу укачивала их, обшивала, обмывала.

И в детстве и в юношеские годы у Айсылу не хватало времени подумать о себе. Сначала надо было поставить на ноги ребят. А как только братья и сестры подросли и убавилось забот по дому, Айсылу пришла в красный уголок. Вскоре она начала работать секретарем сельсовета, вступила в комсомол. И с этой поры маленькая шустрая девушка стала незаменимым человеком в деревне. К началу войны она уже была членом партии, депутатом сельского и районного Советов.

Лучшие люди деревни, вожаки, которые с первых дней революции создавали Советы, организовали колхоз, ушли на фронт.

— Оставляем тебе все, родная, — сказали они Айсылу.

Перед Айсылу положили несколько печатей и много ключей. Учетные книги счетовода колхоза, касса сельпо, хлебные амбары... Во всем этом надо было разобраться, подыскать людей.

Она стала председателем сельсовета и парторгом.

Тяжело было Айсылу, уж очень большой груз свалился на ее хрупкие плечи. И сельский Совет, и большое хозяйство «Чулпана» требовали от нее напряжения всех сил. Печальные глаза женщин, стариков и детей были с надеждой устремлены на нее. Нужно было подбодрить их, растерявшихся в первые дни грозной войны, сплотить, повести на борьбу за урожай, за хлеб для фронта.

Вытерев слезы, Айсылу впряглась в работу. Она приняла на себя всю ответственность перед партией, перед народом за порученное ей дело; приняла без сетований, радуясь тому, что ей оказали такое доверие.

Вот она идет по улице, внимательно приглядываясь ко всему, примечая все вокруг. У маленьких своих домиков на высоких шестах усердно хлопочут скворцы. По улице уже ручейками бегут талые воды. За низенькими оградами под теплым весенним солнцем дремлют коровы и телята, гогочут гусаки, кудахчут куры. Многие хозяева уже успели побелить трубы, заново перекрыть навесы. В переулке слышится равномерный стук молотков. Это в маленькой мастерской старики чинят телеги, бороны.

Айсылу окидывает все это хозяйским глазом, и ей становится радостно за своих односельчан, которые даже в эти тяжелые дни не опускают рук и, как бы назло беспечному Сайфи, вовсю готовятся к весне. Мысли ее проясняются, крепнут надежды.

«Нет, не сдадимся! — думает она. — Все переборем!»

Она идет, здороваясь со встречными, ее то и дело окликают со дворов, с крылечек:

— Благополучно ли вернулась, Айсылу?

— Здравствуй, Айсылу!

Проходя по берегу речки, она с улыбкой глядит на мальчишек, которые бросили пук горящей соломы на льдинку и бегут за ним по берегу.

Поля уже очистились от снега. Лишь на дне глубокого оврага он еще лежит белым пластом. Не сегодня завтра из лесу хлынут потоки. Выдержит ли воду нижний мост?

Айсылу вглядывается в плодовые деревья, чернеющие на той стороне речки. «Вместо этих вымерзших надо посадить молодые яблоньки, — думает она. — Не забыть бы сказать об этом на правлении колхоза».

Веселый шум детворы прервал ее думы. В школе началась перемена. Целая ватага ребят высыпала на улицу и тотчас обступила Айсылу. С разных сторон послышались крики:

— Айсылу-апа вернулась!

— Айсылу-апа, не зайдешь ли в школу?

— Может, позвать Гюльзэбэр-апа?

Ребята изрядно пообносились. Заплатанных штанишек стало больше, многие обуты в большие ботинки и старые галоши взрослых. Поступит ли в сельпо детская обувь?.. Все равно надо позаботиться о детях...

Едва Айсылу прошла школу, как из соседнего двора с жердяными воротами, ведя на поводке козу, выбралась молодая женщина в больших мужских ботинках и грубом шерстяном платке. Айсылу подождала, пока та поравняется с ней.

— Куда это ты, Мэриам?

Женщина остановилась. Поглядев растерянно на козу, потом на дорогу, она смущенно ответила:

— Да вот в Якты-куль собралась, Айсылу... На базар.

— А козу зачем тащишь?

Мэриам сказала упавшим голосом:

— От тебя уже не стану скрывать, Айсылу, милая. Придется козу продать. К вечеру дойду до Якты-куля, заночую там.

— Продать, говоришь?

Айсылу видела, как осунулась Мэриам. Что заставляет ее продавать козу? Ведь у нее больная мать и ребенок. Как оставит она их без молока?

Не ожидая расспросов, Мэриам сама рассказала обо всем.

— У нас большая беда, Айсылу, милая. Вся картошка померзла в яме... Продам козу, куплю картошку. Ведь и сажать-то нечего.

— Вот оно что!.. — протянула Айсылу, глядя то на приземистую избенку напротив, то на козу, понурившую голову, словно в предчувствии беды. — Ладно, загоняй козу во двор и приходи в сельсовет! Я как раз туда иду.