Гумер Баширов - Честь

Вся площадь — от ворот перед элеватором до самой пристани на Волге — была в непрестанном движении. Одни подвозили хлеб, другие, ссыпав зерно, отъезжали. Тут были русские колхозницы в пестрых сарафанах, чувашки, на юбках которых волнами ходили разноцветные оборки, татарки в белых платках и нарядных фартуках. Одни вязали чулки в ожидании очереди, другие кормили своих коров или лошадей, мальчишки лихо щелкали кнутами. Между маленьким домиком и подводами бегали взад и вперед проворные лаборантки с металлическими совками в руках. Из окошка домика то и дело выкликали колхозы.

— «Интернационал», проезжай на ссыпку!

— «Якты-куль», бери документы!

Хайдар шел, вглядываясь в серьезные, деловитые лица людей, радовался кипучей деятельности этой пестрой толпы. Его внимание привлекла группа женщин, сидевших возле амбара. Пожилой человек в очках что-то рассказывал им. Хайдар замедлил шаги.

— Война без жертв не бывает, — говорил человек. — У одних погибают любимые мужья, у других сыновья пропадают без вести... Самое тяжкое горе — это то, что враг попирает землю нашей родины. Подумайте только — враг подошел к самой Волге! Сталинград в огне, родные! Сейчас каждый день может быть равен году... Хочешь быть хозяином своей страны, хочешь быть свободным, не жалей своих сил! А коли нужно, и жизни не жалей! Я верю: мы свой долг выполним!

Хайдар взглянул в сторону низовья Волги, словно мог увидеть отсюда легендарный город. Объятый пламенем, он стоит перед глазами, живет в сердце каждого советского человека. Сталинград ускоряет движение и этих обозов и вон тех барж, бесконечной цепью тянущихся по воде. Тэзкирэ, Гюльнур, Ильгизар — все работают с яростным упорством, чтобы выстоял, чтобы победил Сталинград.

Вдруг Хайдар увидел Мансурова. Показывая на запрудившие весь берег подводы, секретарь райкома хмуро говорил сопровождавшему его высокому человеку в запыленной рубашке с засученными рукавами:

— Повторяю еще раз: чтобы к ночи здесь очереди не было!

— Туговато у нас, товарищ Мансуров! — тянул тот. — Не хватает весовщиков, не поспевает лаборатория...

— Если б дела шли гладко, мы с тобой не нужны были бы здесь... Ну, ладно, договорились! Я тебе на помощь человека пришлю.

Тут Мансуров увидел Хайдара, и лицо его сразу посветлело:

— А, гвардеец, здравствуй! Благополучно ли вернулся?

— Вернулся, товарищ Мансуров! — Хайдар сунул палку под мышку и протянул руку. — Я очень рад вас видеть. Как раз к вам в райком шел.

— Вот и хорошо! Пойдем вместе!

Но тут к секретарю подбежала запыхавшаяся молодка с рожью в переднике.

— Товарищ Мансуров, — закричала она, — что же это за люди! Влажная, говорят, рожь. Да как же это может быть? Когда молотили, не была влажной, потом целый день еще на солнце сушили.

Пока объяснялись с ней, подошел седоусый капитан с буксира, после него — врач в белом халате с ближайшего медпункта.

Хайдар приглядывался к Мансурову. Война изменила и этого энергичного человека. На выпуклом лбу пролегли морщины, сбежал румянец с лица, и волосы сильно посеребрила седина. Лишь каштановые усы, чуть спускающиеся на углы губ, да ясные голубые глаза остались прежними.

Попрощавшись наконец с обступившими его людьми, Мансуров снова обратился к Хайдару:

— Я в первый же день слышал о твоем приезде. Собирался проведать, да видишь, брат, дела! Хлеб!.. По ноге, значит, ударило тебя, хромаешь? Кости не раздробило? Болит сильно?.. Не очень?.. Вот и хорошо!

Секретарь все расспрашивал, а сам испытующе глядел на Хайдара: «Каким вернулся? Как его вышколила война?»

— Нет, Джаудат-абы, ничего опасного, — ответил Хайдар, смущенный вниманием. — Хоть и хромаю, да на своих ногах, как видите!

— Замечательно! А тут, понимаешь, столько горьких известий приходит...

Мансуров рассказал Хайдару о гибели второго секретаря райкома и еще некоторых активистов района.

— Ты ведь сам знаешь, какие это были люди! — с грустью проговорил он. — Вот хотя бы Газиз... Ведь для партии он был не просто Газиз Акбитов, а талантливый агроном, вдохновенный строитель будущего. Да и только ли Газиз? Сколько потеряли мы комбайнеров, трактористов, а может быть, будущих писателей, музыкантов, философов! Если б не война, у нас в районе заработали бы уже электростанция, четыре кинотеатра, консервный завод; мы заложили бы плодовые сады на берегу Волги... — Он как-то внезапно остановился и глубоко вздохнул, — видно, встали перед ним все те, кого он сам проводил на фронт и кто уже не вернется. — Подумать только, — воскликнул он гневно, — каких бесценных людей погубили проклятые фашисты!..

Тут он вспомнил о раненой ноте Хайдара.

— Подожди-ка! Почему мы тут стоим? Ведь у тебя нога больная. Поедем со мной!

Они уселись в тарантас, и беспокойная вороная, фыркая и прядая ушами, легко понесла их к Якты-кулю.

Выехав на луг, Мансуров ослабил вожжи и повернулся к Хайдару.

— Надолго ли вернулся?

— Отпустили на пять месяцев... Только едва ли так долго усижу. События-то вон как разворачиваются...

— Да, да... Раскаты боев доносятся уже до нас... Окрепнуть-то успеешь все-таки. — Мансуров взглянул на вытянутую ногу Хайдара. — Ты еще не рассказал, как тебя ранили...

Хайдар пошевелил ногой и нахмурился. Вероятно, ему не очень хотелось говорить об этом.

— Кажется, ты и в живых-то случайно остался?

— Что ж, война есть война, Джаудат-абы. На войне удивляет не смерть человека, а то, что жив остался.

— Ну, это не очень верно... Во всяком случае, при неизбежных жертвах мы должны так бить врага, чтобы он понял, что уничтожить советский народ нельзя, что сам он, враг, будет уничтожен... Вот ты... Ведь ты сам вызвал огонь на себя!

— Что ж, я был лишь целью, крошили фашистов.

— Крошили фашистов!.. Но ведь ты мог погибнуть! Этого-то фашисты и не понимают.

— Да иначе я поступить не мог.

После своего приказа стрелять по водокачке, на башне которой находился он сам, Хайдар пережил такие минуты, что рассказать о них кому-нибудь был бы не в силах. Даже воспоминания об этом волновали его.

...Начали падать один за другим снаряды. Фашисты в смятении кинулись врассыпную. Снаряды, разрываясь, вздымали вокруг фонтаны огня и камней. Один, другой... еще один... Хайдар прекрасно понимал, что если не этот, так другой снаряд врежется в башню. Он выполнил свой долг командира и солдата. В тот момент он не думал о смерти. Им тогда владела лишь радость истребления врага, и он исступленно стрелял по мечущимся внизу зеленоватым фигурам.

Но Мансурову Хайдар сдержанно рассказал только о том, как он передал по телефону команду, как вскоре осколком снаряда был убит стоявший рядом с ним сержант, как после двух попаданий рухнула башня и он потерял сознание.