Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая

— Хорошие у нас дети. Как-то они там?

Он покачал головой и ответил:

— Да.

Но к тому времени он уже послал письма им обоим. Он послал им письма уже в тот день, когда заметил, что она стала угасать, но ей не сказал об этом. А она тоже не осмеливалась сказать ему прямо: «Позови». А вдруг их по какой-либо причине нельзя позвать? Или вдруг он не захочет их позвать? Поэтому она не просила об этом, только жадно взглядывала на дверь каждый раз, когда она открывалась. Ее глаза стали немного крупнее и слегка запали от болезни. Ими она внимательно следила за его лицом, упоминая о детях. Говорила она теперь больше по ночам, когда он, покончив со всеми делами, ложился поближе к ней на соединенные вместе скамейки, чтобы вовремя услышать, когда ей что-нибудь понадобится. До ее болезни он спал на печи, а теперь переселился поближе к ней. И когда он ложился возле ее кровати, она опять принималась шептать о своем, пока он не засыпал. Он спрашивал иногда перед тем, как заснуть:

— Тебе ничего не надо?

И она отвечала:

— Что ты, бог с тобой! Что мне надо? У меня все хорошо. Спи. Даст бог, и я завтра встану.

Но не проходило вечера, чтобы она снова не вспомнила детей:

— Юсси, наверно, еще вырос. Он все время рос, пока был дома. Он будет выше тебя. Такой хитрый! Отца захотел перерасти. Сейчас у него, верно, много дела. Даже письма некогда написать. У Айли тоже много. Заняты они очень оба. Хороших нам детей бог послал. Жаль, что они сейчас так далеко…

Замечая, что он уже посапывает носом, она умолкала. Но на следующую ночь опять принималась шептать слова о детях. Однажды она повторила ему три раза подряд: «Как жаль, что они сейчас далеко!». Она думала, что он все еще не понимает ее. Но в середине следующего дня она услыхала в сенях давно ожидаемые, такие близкие ее сердцу молодые шаги, и после этого в комнату вошел ее сын Юсси. Как она обрадовалась! Она так и вскинулась на постели, пытаясь подняться, но снова упала на подушки, восклицая полушепотом:

— Вот как хорошо, что ты пришел! Отец уже видел тебя? Поздоровался с отцом?

— Да, он там хвою рубит возле двора на подстилку. А ты что же это?

— Я просто так. Расклеилась немного. Но очень хотела тебя повидать и Айли. Хорошо, что ты сам догадался приехать.

— Нет, я не сам. Отец прислал мне письмо, и вот я приехал.

— Письмо?

— Да. Сообщил, что ты захворала, и я отпросился.

— Вот как! Сообщил. Видишь, какой он у нас хороший, твой отец. Но зачем он? У меня скоро уже пройдет.

Она раскашлялась, и, когда кончила кашлять, внутри у нее захрипело и зазвенело. Она прошептала улыбаясь:

— Видишь, какая у меня музыка внутри. Лучше всякой гармошки.

В это время вошел Илмари и тоже присел возле них. Она сказала:

— Оказывается, это ты вызвал. — И она взглянула на него благодарными глазами. Потом она спросила сына: — А ты надолго приехал?

— Завтра я должен вернуться. Но я опять могу приехать, если понадобится.

Он спросил у отца:

— Ты доктора вызывал?

Отец ответил, глядя в сторону:

— Все сделано, что можно.

А она смотрела на них обоих с улыбкой и шептала:

— Какие вы оба большие и красивые! А Юсси точно с картинки сошел. И вырос как, господи! Так вырос! Ты все растешь, Юсси, или мне это только кажется?

— Это тебе кажется, мама, потому что лежишь. Вот встанешь и увидишь!

Он опять обратился к отцу:

— А что доктор сказал?

Отец пожал плечами. Что он мог ответить при матери? Он сказал:

— Отдых ей нужен и хорошее питание.

А она смотрела на них блестящими глазами и шептала им, хотя они ее не слушали:

— Хорошо, что вы дома оба. Очень хорошо. Я так рада, когда вижу вас рядом. Такие оба молодцы. А Юсси такой красавец. Мне так хорошо теперь. Никогда не было так хорошо.

И она все смотрела на них улыбаясь, пока они не вышли из комнаты. А когда они опять вошли спустя четверть часа, Илмари заметил, что подушка у нее мокрая и глаза заплаканные. Он опять ничего не сказал. А она так объяснила сыну причину слез:

— Жарко мне. Он так сильно топит печку, что жарко становится.

И опять, пока они оставались в комнате, она не сводила с них глаз. Отец устроил ужин, и они сели за стол. Разговаривали мало, потому что сын для отца был чужой. Только для нее он был родной, и она все время что-то шептала им, но они не слыхали. А для нее было неважно, слышат они ее или не слышат. Она их видела, и этого для нее было довольно.

Только ночью, когда Илмари лег на печи, а сын устроился на двух скамейках поблизости от нее, она сказала ему:

— Может быть, и Айли догадается приехать.

Но Айли не приехала. Где ей было приехать! Она в это время находилась в Хельсинки, и письмо отца не дошло до нее туда. И у нее там было столько дел, в Хельсинки, с ее новыми арийскими друзьями, что ей было не до матери. А может быть, она в это время опять находилась в приятной компании красавца Муставаара, и тогда ей тем более некогда было подумать о своей больной матери, если бы даже письмо отца и дошло до нее в конце концов.

Она так больше и не увидела своей матери никогда в жизни. И Юсси тоже не увидел, уехав из дому на следующий день. Ему дали новое назначение на новое место, которое отвлекло его на несколько дней от мыслей о доме, а когда он сообщил отцу свой новый адрес, тот известил его о смерти матери и о состоявшихся ее похоронах.

Так она и угасла вдали от них, тихая Каарина-Ирма Мурто на пятьдесят седьмом году от роду. Война поторопила ее в этот преждевременный путь. Майя Линтунен с помощью молодых жен Эйно — Рейно обмыла ее грузное тело. Она же приготовила поминальный стол из скудных запасов Илмари. А он вырыл для своей жены могилу рядом с могилами родителей Эйно — Рейно и сам сколотил ей сосновый гроб.

Из Саммалвуори притащилась пешком по осенней сырой стуже старая Кайса-Лена, считавшая своим долгом бывать всюду, где людей посещало горе. Присев за стол в кругу четырех взрослых жителей Туммалахти и двух детей, она сказала им слово утешения. Из этого ее слова жители Туммалахти узнали, что не вражда с русским соседом, вызвавшая в стране нужду и голод и заставившая людей работать свыше их сил, была причиной смерти Каарины, а воля бога. Это он призвал ее к себе. А почему он призвал ее к себе? Потому что он всегда призывает к себе только лучших. Плохие ему не нужны. Вот она, Кайса-Лена, доживает уже седьмой десяток, а не берет ее бог. Не нужна ему. Не угодила грехами своими. А Каарину взял. Она заслужила его благоволение. Как ребенок выбирает и срывает на лугу красивый цветок, так и он выбрал ее на земле за ее душевную красоту и взял к себе, чтобы украсить ею свой всевышний престол.

Она долго вела свою речь в этом роде, и все шестеро жителей Туммалахти внимательно слушали ее. Даже старый Илмари не пытался ее прервать, хотя в нем не могло не закопошиться желание спросить у простоватой Кайсы, на какого рода украшения идут у бога те, которые поступают к нему со всех фронтов мировой войны десятками и сотнями тысяч, и, кстати, получить разъяснение, по какому признаку отбирает он их для украшения своего заоблачного жилища и каким образом успевает это делать одновременно в сотнях тысяч мест. Но он не спросил. Он молча выслушал благочестивую Кайсу до конца и затем качнул рукой над столом, приглашая сидевших за ним приступить к еде.