Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Вы не ко мне, товарищ уполномоченный?

Я покачал головой, но в то же время указал на поля, которые простирались до самого леса за пределами его забора, и спросил в свою очередь:

— Почему вы ту землю так же вот не обработали, извините в сожалении, пожалуйста? Или она не ваша?

Он чего-то не понял в моих словах и подошел ко мне поближе. На вид это был крепкий старик с широким, румяным лицом, на котором седая щетина была так же коротко подстрижена ножницами, как и на голове вокруг загорелой лысины. Когда он вышел из калитки и подошел ко мне поближе с вопросительным видом, я спросил:

— А та чья земля?

Он засмеялся хитрым смешком и ничего не ответил. Его глаза бегали по сторонам, как у того спятившего охотника, что жил в лесах Туммалахти недалеко от русской границы. Посмеявшись немного, он поинтересовался:

— А вы откуда будете, позвольте вас спросить? Судя по выговору, приезжий?

— Да.

— С делегацией или как?

Я помедлил немного. А вдруг этот человек побывал в наших лагерях? Не стоило каждому все объяснять. И я сказал:

— Нет, я сам по себе. Я только хотел узнать, кто это так забросил свою землю?

— А вы бы в конторе спросили.

— Я тут по пути спросил, но понял так, что это председателя земля.

Он опять рассмеялся дробным смехом, закончив его хитрым вопросом:

— А как вы сами расцениваете такое явление?

— Я думаю, это преступление перед землей, на которой живешь.

Он опять хихикнул:

— Перед землей? Только-то? А перед человеком? — Он покосился вправо и влево и продолжал, понизив голос: — Ладно. Не будем о человеке там, где он не в почете. Посмотрим с точки зрения хотя бы государственной. Возьмем такой пример. Была деревня. В ней кроме всякого прочего народа было три крепких мужика. У них общим счетом шестьдесят коров. Да у всех остальных сорок. Всего, стало быть, сто коров на одну деревню. И земля вокруг вся обрабатывалась — не гуляла. Польза от этого государству, а? Как вы думаете?

— Думаю, что польза.

— Правильно. И я так думаю. Ладно. Объединили эту деревню в колхоз, и стало в ней всего двадцать пять коров, да и то ледащеньких. Почему бы это, а?

— Не знаю.

— И я не знаю.

— А где вы были, когда деревня объединялась?

— Хм… Где был? Да в ней же и был.

— Значит, вы должны знать.

— Нет, не знаю. Где уж нам в такие явления проникать.

— Разве вы сами не помогали деревне объединяться?

— Я? Объединяться? Хе-хе! Да вы шутник, я вижу.

— А-а, понимаю! Вы были, наверно, одним из тех крепких мужиков?

— Не будем вспоминать, кем я был. Не в том суть. Я говорю с точки зрения интересов государства. Было в деревне сто коров, а осталось двадцать пять. Убыток это государству или не убыток?

— Убыток, пожалуй…

— То-то и оно.

— Но куда делись остальные коровы? Вот ваши, например?

— Куда делись — это вопрос другой. Мы сейчас о самом факте говорим. Превратили деревню в колхоз — и мигом вчетверо сократилось в ней поголовье. И в двух соседних деревнях такая же ситуация сложилась. Выгодно это государству или нет?

— Как видно, вы очень болеете душой за интересы государства.

— А как же! Интересы государства для нас превыше всего.

— И теперь вы, кажется, нашли самый верный способ быть государству полезным?

Я кивнул на его крохотную усадьбу, обнесенную плотным забором с колючей проволокой наверху. И он ответил сердито:

— Да, нашел. А что еще прикажете делать? Применили тут и другой способ, да что толку-то? Взяли объединили все три деревни в один укрупненный колхоз. И коровушек-буренушек объединили. Три раза по двадцать пять — это сколько? Семьдесят пять? Нет. Это только в арифметике так. А в укрупненном колхозе получается тридцать шесть. Вот оно как! Тридцать шесть коровенок на три деревни вместо трехсот. Да и те выживут ли зимой, потому что травка эвон где — в поле остается. Вот и прикиньте, как оно с точки зрения хотя бы государственной, выгодно ему это, государству то есть? А? То-то и оно. Вот землица гуляет уже который год. Залежные земли создаем государству в центре России. А то ли ему надо, государству-то? Не то, пожалуй, а? Ведь это уметь надо — довести землю до такого состояния. Уметь! Не всякий такое сумеет.

— А почему это у вас так получилось, простите в отклонении?

Он хотел что-то ответить, но в это время вдали на дороге показался молодой рослый парень, идущий к деревне. Увидя его, старик сказал торопливо:

— Вот он идет, один из тех, кто пытался все эти годы плотью обух перешибить… Ну, прощевайте. Идите своей дорогой и помните, что я с вами ни о чем не говорил. Только закурить попросил — и все.

Сказав это, он вернулся на свой двор, утопающий в густой, буйной зелени, а я отправился дальше своей дорогой. Когда парень поравнялся со мной, он спросил сурово, вытирая рукавом рубахи пот с разгоряченного загорелого лица:

— О чем это вы там сейчас так горячо толковали?

Я ответил:

— О разном.

Он сказал:

— Не сомневаюсь, что о разном. На разговоры он у нас мастак на самые разные. На то и злопыхатель.

— Как?

— Злопыхатель. Это который на все злобой пышет. Вы что, иностранец?

— Да…

— А-а! Так вам трудно в этих делах разбираться.

— Нет, я понимаю. И мне показалось, что он иногда правильные вещи говорит.

— Еще бы. Он же не дурак. Но, говоря иногда правильные вещи, он выводы из них делает самые враждебные.

— Может быть. Но когда я спросил его, чья это земля кругом, такая запущенная, он почему-то не объяснил.

Парень сказал угрюмо:

— Земля известно чья. Она принадлежит тем, кто на ней работает.

— Но я таких не видел.

— Пойдете дальше — и увидите.

Я пошел дальше и действительно увидел работающих на этой земле. Их, правда, было немного — около полутора десятка парней и девушек, но трудились они ретиво. Одна их партия пропалывала свекольное поле, а другая — чуть подальше — ворошила и копновала сено, скошенное косилкой.

Я прошел мимо них, стараясь понять все виденное и слышанное на этом коротком переходе, но так и не понял. А когда переход кончился и появились по-настоящему возделанные поля, прилегавшие к большой дороге, вдоль которой расположилась деревня Заозерье, я снова над этим задумался. Почему так по-разному жили у них люди? Я шел из деревни, где получил бесплатный ночлег на чистой постели в отдельной комнате и где меня дважды накормили, не взяв за это ни копейки денег. От своего избытка люди той деревни даже создали какой-то особый фонд, за счет которого принимали случайных прохожих и проезжих гостей. Теперь я приближался к другой деревне, где тоже все радовало глаз: и густые посевы вокруг и добротные дома. Так почему же там, на полпути между этими двумя деревнями, люди нанесли земле такую злую обиду?