Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Прощай же, море! Не забуду твоей торжественной красы и долго-долго слышать буду твой гул в вечерние часы! Генацва-а-ле!

Я спросил:

— Разве мы больше не увидим моря?

Он ответил:

— Как так не увидим! Мы же рядом с ним будем идти все время. Это стихи ввели тебя в заблуждение. Я их от избытка чувств произнес. Душа просит! Понимать надо, дорогой ты мой Аксель из Финляндии. Понима-ать! Как можно без стихов, если вокруг этакое благолепие! Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит! Как можно без стихов, господь с тобой! Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины полны свежей мглой. Мурава лугов ковром стелется, виноград в садах наливается! Ой ты гой еси, добрый молодец! Ты умел гулять, умей ответ держать! Не шутки шутить, не людей смешить к тебе вышел я, басурманский сын! Вышел я на вольную дороженьку, на ту ли на дороженьку прямоезжую, кривоезжую, мимоезжую! Далеко ты, дороженька, протянулася! Широко ты, степь, пораскинулась, к морю Черному понадвинулась! В гости я к тебе не один пришел. Я пришел сам-друг с финном Акселем! Генацва-а-але!

Я выждал, когда он умолк, переводя дух, и спросил:

— А где мы опять увидим море?

Он ответил:

— Да тут же, в Кудепсте оно снова нам откроется. Вот спустимся вниз и выйдем к нему опять. Устраивает тебя вышеозначенное обстоятельство, уважаемый Суоми Иванович?

— Устраивает, если там пристань есть.

— Какая пристань?

— Такая, куда теплоходы подходят из Крыма.

— Из Крыма?

— Да. И которые потом опять уходят в Крым.

— А-а. Ну, такую пристань мы раньше Сухуми не увидим.

— Сухуми? Это где?

— Это в Абхазии.

— А в России где такая пристань?

— Что значит «в России»? Если ты подразумеваешь Российскую федерацию, то здесь ближайшая от нас большая пристань — в Сочи. Кстати, там и теплоход сейчас стоит. Вчера прибыл, а завтра днем в двенадцать десять дальше отправляется.

— Куда дальше?

— В Туапсе, Новороссийск, Ялту.

— А в Гурзуф?

— Зачем в Гурзуф? Он в Ялту прибывает, а Гурзуф там в двух шагах.

Так обстояли мои дела. В Сочи у пристани стоял теплоход, готовый уйти в Ялту, а я шагал прочь от этого теплохода, шагал быстро, подгоняемый уклоном асфальтовой дороги и длинными шагами Ивана. Что мне оставалось делать? Судьба опять сыграла со мной злую шутку.

Скоро наша извилистая дорога перестала идти под уклон. Она еще раз круто свернула вправо, выйдя к морю, потом так же круто свернула влево и далее повела нас по ровному месту, имея справа от себя берег моря, а слева — склоны гор. И тут я опять заговорил с Иваном, спросив для начала:

— Вот сейчас нам встретился автобус с людьми. Куда он поехал?

Иван охотно пояснил:

— В Сочи поехал вышеупомянутый автобус. Прямехонько по кривой дороге в Сочи.

— Он там к пристани подойдет или к вокзалу?

— А там от любой остановки до пристани рукой подать.

— А откуда он идет?

— А идет он от Адлера. Последний, очевидно, на сегодня. А следующие будут завтра: в девять двадцать, в десять тридцать и так далее.

— Где этот Адлер?

— Адлер — это то место, куда мы с тобой, милый Аксель, сейчас движемся, движемся, движемся, движемся.

— Мы туда придем сегодня?

— Нет, сегодня мы туда не придем.

— Почему не придем?

— Потому что мы сейчас будем баиньки ложиться.

Сказав это, он свернул с главной дороги влево и повел меня куда-то вверх по обыкновенной грунтовой дороге. Вначале она была довольно широка и освещалась лампочками, закрепленными на столбах. А по обе стороны от нее виднелись небольшие дома с огнями в окнах и сады с пальмами и кипарисами. К этим домам от нее отходили дороги поменьше. Они как бы отнимали от нее часть ее ширины и часть столбов с лампочками. Чем выше она поднималась, тем уже и темнее становилась. Скоро она вся растратилась на эти боковые ответвления, и нам даже стало тесно идти по ней рядом. Все огни остались позади нас далеко внизу, и путь наш Иван освещал теперь карманным фонарем.

Временами он гасил фонарь, и тогда в темноте опять начинали мелькать летающие искры. Но их становилось все меньше по мере того, как мы поднимались выше, углубляясь в лес, и скоро они тоже остались позади. Наша узкая дорожка еще раз выделила от себя тропинку, превратясь после этого в тропинку сама. По ней мы поднялись еще немного вверх, задевая плечами листву кустарников. На этот раз Иван шел впереди меня, освещая путь фонариком. Тропинка становилась все менее заметной и наконец совсем потерялась.

Тогда Иван остановился, повернувшись ко мне лицом. Я тоже остановился. Он погасил фонарик и сказал, стягивая с плеч рюкзак:

— Вот здесь мы и заночуем.

Я осмотрелся. Вокруг нас высились огромные деревья. Их вершины сходились наверху, заслоняя собой звездное небо. Иван снова достал фонарик. В его свете появились толстые стволы зеленоватого и бледно-серого цвета. Мелкие мошки и мотыльки замелькали в луче. Высмотрев у одного из деревьев низко растущий сук, Иван снова погасил фонарик и вынул из рюкзака палатку. Вершину палатки он подтянул к этому суку, а нижние ее края мы с ним растянули на все четыре стороны, закрепив их на земле мелкими железными колышками. Земля была густо покрыта прошлогодними листьями, пахнущими прелью и сыростью. Зато они пружинили под ногами. Когда Иван втолкнул меня в темноте внутрь палатки, я почувствовал себя там как на матраце.

Тем не менее я не упустил случая дать волю своему кулаку. Голова у меня загудела, и я с трудом разобрал слова Ивана, который задержался снаружи, чтобы процарапать суком борозду вокруг палатки на случай дождя. Он спросил, прислушиваясь:

— Ты не слыхал, Аксель?

— Нет, я не слыхал, конечно. Где уж мне было услышать, если я с трудом усидел на месте, забыв на время, где я и что я. А он сказал:

— Странно. Как будто кто-то где-то обухом по пустому дуплистому дереву постучал.

Я промолчал в ответ на такое обидное предположение. А он просунул внутрь палатки поклажу и протиснулся сам. Палатка была приспособлена к его росту. Она по форме напоминала низенькую пирамиду, слегка сдавленную с двух боков, и была наглухо зашита со всех сторон. Даже дно у нее было парусиновое. Только один уголок внизу отстегивался. Иван пролез в этот уголок и застегнул его за собой. Усевшись рядом со мной, он сказал:

— Вот так! Тут мы спасены от комаров и всякой подобной нечисти. Эта палатка у меня, так сказать, экспериментальная, собственной конструкции. Но задумана другая — покрупнее, квадратная, с влагонепроницаемым дном. В ней четверо уместятся. Вот изготовлю ее — и снова пойдем с тобою по стране. И жен своих прихватим. У тебя толстая жена?

— Нет…

Мне следовало сказать ему, что жены у меня пока еще нет. Но она могла появиться у меня к тому времени, когда он предполагал обзавестись новой палаткой, и поэтому я не стал пускаться в объяснения. А он тем временем сунул мне в руки одеяло и сказал: