Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Не понимаю, как можно из-за такой ерунды…

А другой возразил ему:

— Это для тебя оно ерунда, а для него, может, соль жизни.

Третий сказал:

— Но он понимает ли, в какое нелепое положение ставит всех нас?

Четвертый сказал:

— Уж куда нелепее.

Рослая круглолицая девушка в новом светло-зеленом костюме сказала:

— Прямо смех один.

Но, сказав это, она не проявила никаких признаков смеха. И еще один парень сказал:

— Принцип.

А другой поправил его:

— Не принцип, а болезненное самолюбие. Не может примириться с тем, что единственный раз в жизни не он оказался первым.

Другая девушка, потоньше лицом и телом, одетая в длинное шелковое платье, сказала:

— Надо убедить его. Нельзя же из-за такого, в сущности, пустяка нарушать торжественность момента. Петечка, где твое красноречие?

Но Петечка только рукой махнул:

— Да разве его убедишь такого!

Так они разговаривали, совсем забыв, должно быть, зачем сюда пришли. И никто не догадался напомнить им об этом, даже парторг. Он послушал их немного и, не говоря ни слова, вышел. Я тоже не стал их торопить садиться за стол. Это было их дело. Не для меня они приготовили этот стол, а для себя. Я не имел в нем надобности. Глаза мои скользили по вкусным вещам вдоль стола с полным равнодушием.

Проглотив слюнки, я даже повернулся к столу спиной и принялся рассматривать на стене цветные картинки в рамках, вырезанные из их журнала «Огонек». На одной картинке виднелся густой сосновый бор, на другой — медвежата в тайге, а на третьей бурлаки тянули вверх по реке Волге барку. Однако все это было не очень съедобное, исключая разве только медвежат. Но они еще бегали по тайге, где их не так-то просто было найти и поймать. Кроме того, они теперь, наверно, успели вырасти в крупных свирепых медведей, превратить которых в пищу было бы делом весьма затруднительным. Сделав такое заключение, я еще немного потоптался между столом и стеной, пытаясь понять смысл разговора парней и девушек, но так и не понял.

Тогда я по примеру парторга тоже вышел в первую комнату. Но там его уже не оказалось. Часть этой комнаты была завешена серым холстом, за которым слышались голоса. Я заглянул туда, отвернув край холста. И в этот миг в ноздри мне ударил особенно вкусный аромат. А когда я увидел предмет, от которого исходил этот аромат, в животе у меня заныло и засосало с новой силой. На горячем противне лежал огромный, запеченный в тесто окорок. Две женщины, румяные от жара, только что вынули его из печи и готовились переложить на большое продолговатое блюдо.

Я вернулся к накрытому столу. При таких обстоятельствах не стоило от него далеко отходить. Но молодые люди все еще медлили за него садиться. Даже запах жареной свинины из первой комнаты не мог их к тому поторопить. В комнату опять вошел парторг. Но это ничего не изменило. Странный разговор продолжался, и не было видно ему конца. Один парень сказал:

— Ну и что? Подумаешь, цаца какая! Не угодили ему. Зато, может, в следующем квартале ему вдвойне повезет.

— Безусловно.

Это слово произнесла та же самая тоненькая девушка в длинном шелковом платье. Видно было, что ей нравилось употреблять слова, не свойственные деревне. Но произносила она их с теми же деревенскими интонациями, что и другие. Стараясь выделиться среди других девушек, она и волосы свои завила мелкими кудряшками, и губы подкрасила так, что они казались крупнее, чем были на самом деле. Парень, стоявший рядом с ней, сказал:

— Другим похуже перепадали участки, да и то не стонали.

А его сосед добавил:

— И опять могут перепасть. Кто от этого застрахован? Еще не раз представится ему случай для… для…

— Для реабилитации.

Это слово подсказал тот парень, который незадолго перед этим сказал: «Принцип». Как видно, и парням была не в диковинку городская речь. Только это мало что меняло. Красивый, богатый стол по-прежнему оставался без внимания. Я обернулся к парторгу. Он улыбнулся и успокоил меня:

— Ничего. Обождем немного, пока все это не придет к своему, так сказать, логическому завершению.

Мы подождали немного. Разговор тянулся еще некоторое время в том же роде. Но потом в него вклинился громогласный вопрос:

— А он сам-то скоро заявится или вообще не удостоит нас своим присутствием? Свадьба его касается или не касается?

Вопрос этот был обращен к высокой светловолосой девушке, похожей лицом на хозяина дома. Девушка стояла отдельно от всех, одетая в белое нарядное платье, и с нетерпением поглядывала на дверь, явно кого-то ожидая. В ответ на вопросительные взгляды всей компании она молча пожала плечами, не разжимая строго сомкнутых губ. Ее волосы были светлее загара на ее нежном лице и свисали ниже пояса двумя тяжелыми косами толщиной в детскую руку каждая. Да, это была видная собой девушка, и неудивительно, что к ней так быстро подоспело время надеть белое свадебное платье. Могла бы и у меня быть в жизни такая же строгая красивая дочь…

К этой девушке подошла другая в таком же светлом платье. Только была она чуть ниже ростом и темнее волосом. Ее губы на таили в своих очертаниях такой строгости, зато брали яркостью. А по всему ее округлому лицу разливалось такое обилие радости, что, казалось, радость вот-вот прорвется сквозь налитой румянец ее щек и брызнет смехом из ее наполненных блеском коричневых глаз. И такая дочь тоже могла у меня быть, переполненная радостью и смехом. Почему бы нет? Все могло у меня в жизни быть, если бы не свернул я со своей прямой дороги на какой-то иной, нескладный путь.

Темноволосая девушка спросила у светловолосой!

— Может, перенесем на другой раз?

Но та отрицательно покачала головой. В это время в комнате появился еще один ладно скроенный парень, черноглазый, чернобровый, с красивыми темными кудрями, сбитыми на сторону. Все лица немедленно обернулись к нему. Но он, как видно, уже привык встречать со стороны людей такое внимание к себе и ничуть этим не смутился. Потянув к себе ленивым движением от стола один из стульев, он уселся у стены и неторопливо закурил папиросу, ни на кого не глядя. Кто-то спросил его:

— Ты, что же, нарочно решил сорвать вечер?

А он сделал удивленные глаза и посмотрел на всех так, словно только сейчас их заметил. Но, видя, что от него ждут ответа, сказал:

— Разве я кому мешаю? Веселитесь на здоровье.

Ему сказали:

— Ну и хватит корчить из себя обиженного. Не отравляй настроения другим. Если уж сплоховал, то умей держать свою досаду при себе.

— Пожалуйста, я могу уйти.

Сказав это, черноглазый парень поднялся со стула, но, встретив суровый взгляд голубых глаз светловолосой девушки, снова уселся. С минуту все огорченно помолчали. Потом один из парней сказал примирительно: