Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Я сидел и притопывал ногой в такт музыке. Все шло как надо, и праздник был как праздник. Только одного я все еще не мог взять в толк: за каким дьяволом понесло их всех в лес от свадебного стола и ради какой такой ценной оплаты они работали там два часа как бешеные? Этого я никак не мог понять, несмотря на свои мудро устроенные мозги. И, отбивая такт ногой, я все думал и думал об этом.

И позднее, когда я уже укладывался спать на свою постель в сенном сарае, куда меня привел бородатый хозяин дома, я опять задал себе вопрос: что же такое, в конце концов, у них работа? Работа она или что-нибудь другое?

И больше я ни о чем не успел подумать в эту ночь…

Проснулся я довольно рано. Солнце едва поднялось над кромкой леса. Хозяйки в доме не было. Я оделся и вышел во двор, чтобы там сказать ей «спасибо». Но и во дворе я ее не увидел. Должно быть, она была занята в коровнике или где-нибудь еще. Пока я ее высматривал, к воротам подкатил на велосипеде бородатый хозяин этого дома. Рубашка его была расстегнута у ворота, и от него пахло землей и потом. Ему я и сказал «спасибо» за ночлег и угощение. А он, думая, наверно, что я уже позавтракал, пожал мне руку своей жесткой черной ладонью и спросил:

— От нас куда теперь? К директору?

Я махнул рукой на север. Он сказал:

— А-а, на делянки. Но туда машин уже нет. Пешком придется. А вы по высоковольтной шпарьте. Наши ребята тут ходят иногда. Оно и ближе. По дороге километров семь, а тут не больше трех.

И он указал туда, где проходила высоковольтная линия. Она тянулась на северо-восток. А на северо-востоке находился Ленинград. Так я определял направление к нему от этих мест. И, может быть, эта линия шла прямо до Ленинграда?

Я вышел из поселка на высоковольтную линию и зашагал вдоль нее по тропинке на северо-восток. Земля была кочковатая, поросшая мхом, вереском и черничником, но сухая, и я мог не бояться, что мои парусиновые туфли промокнут. Тропинка огибала старые пни и обходила основания долговязых упоров, державших провода. Эти двуногие упоры были сделаны из толстых пятиметровых бревен, пропитанных смолой и скрепленных между собой железными скобами и тросом. На каждый упор пошло около семи таких бревен, считая поперечины. Они несли эти два провода, подвешенные на длинных изоляторах, через холмы и низины, но почему-то еще не давали света тем деревням, в которых я ночевал, хотя лампочки у них в домах были готовы его принять. Судя по молодой лиственной поросли на пнях и кочках, просека для линии была прорублена года три назад и, стало быть, уже давно была готова к своей роли.

Часа полтора шел я по этой просеке до того места, где у них разрабатывался лес. Узнал я об этом по шуму движка, уже знакомому мне, и по отдаленному стуку топоров. Кроме того, слева от линии в просвете вырубленного леса показались штабеля бревен. Возле них я увидел пожилого человека в пиджаке и сапогах, подгребавшего вилами в кучу древесный мусор. Он, должно быть, знал меня в лицо, потому что кивнул мне издали и крикнул вдогонку:

— Вы на пуск?

Дался им этот пуск! Уже второй раз меня о нем спрашивали. Не зная, что ответить, я все же кивнул ему на всякий случай и продолжал свой путь вдоль просеки.

Все шло у меня гладко на этот раз. Просека была пустынна, и никакого препятствия не предвиделось больше на моем пути к Ленинграду. Другое дело — суждено ли было мне дойти до него? Уже теперь живот мой тосковал по еде, ибо не получил завтрака. А без еды в животе ноги действовали не особенно весело. Кому как не мне было об этом знать? Но виноват в этом был, конечно, я сам. Стоило мне дождаться хозяйки — и я не отправился бы в путь голодным. Но теперь поздно было об этом сожалеть. Приходилось мириться с тем, что уготовила мне судьба. А уготовила она, как видно, нечто весьма безотрадное.

Что надеялся я увидеть в конце своего пути? Ленинград надеялся я увидеть с его многолюдным Невским проспектом. Но не видать мне больше Невского проспекта! Через день я обязан был стоять за своим верстаком в недостроенном девятиэтажном доме на Южной улице. Но не стоять мне больше за своим верстаком! Где буду я через день? На какой сотне километров от Ленинграда и под какой березой упокоится через день мое бренное тело?

И все-таки я должен был идти и идти к своему верстаку, пока двигались мои ноги. Не мне было изменять замыслы судьбы, наметившей для меня такой невеселый конец. А надеяться на какой-нибудь иной конец уже не приходилось. Да и был ли смысл надеяться? Все равно я не заслужил благосклонности этой страны и напрасно провел в ней почти год. Чертов Муставаара изломал мою жизнь. Проклятый пес, умеющий выхватывать кость у слабых и вилять хвостом перед сильными. По его вине я попал на эту землю, где теперь пребывал в одиночестве. Она не приняла меня. Она исторгла меня из себя, как живой, здоровый организм исторгает случайную занозу. Моя русская женщина избрала себе другого, сердитый Нил Прохорович не захотел на меня даже взглянуть, а хмурый Леха просто бросил меня об землю.

Не пересеки мне в жизни путь Рикхард Муставаара, не испытал бы я этих обид и не брел бы сейчас одиноко по лесной тропинке меж двух зеленых стен из хвои и листвы в неведомое место, называемое Пуск, откуда мне предстояло идти далее на Ленинград, идти напрасно, без всякой надежды когда-либо до него дойти, ибо на это у меня уже не оставалось ни сил, ни времени. Но идти надо было, и я шагал как мог быстрее, от упора к упору под слегка провисающими проводами высоковольтной линии, укрытый от солнца тенью леса.

Два часа шел я вдоль просеки. За это время на моем пути попались три ручья и одно болото. Через ручьи были переброшены тесаные бревна, а вокруг болота тропинка шла в обход, приведя меня затем снова на ту же просеку. Из просеки высоковольтная линия вышла на открытые поля, занятые посевами ржи, овса, льна и картофеля. Туда же вышла тропинка. По этим полям она вела меня километра два, пока не вывела на дорогу. А дорога привела меня к реке.

Но она не пересекала реку, а только прикасалась к ней у выпуклости речного изгиба, уходя далее на северо-восток. Зато на этом изгибе поперек реки протянулась плотина. Она остановила воду реки, заставив ее подняться на много метров по одну сторону от себя и широко разлиться, наподобие большого озера, а на другую сторону, вниз по течению реки, пропускала только отдельные, падающие с высоты струи.

У плотины на берегу стояло здание электростанции. Возле него толпился народ. Перед народом высилась небольшая деревянная трибуна с микрофоном, а в микрофон говорил человек. Два рупора, закрепленные на столбах, усиливали его голос для тех трехсот или пятисот человек, что заполнили собой всю дорогу, мешая мне пройти мимо них.