Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Вот красивая девушка встала, отказавшись от своей доли гречневой каши, и повернулась к нам спиной, расправляя подол платья. Сняв затем с головы косынку, она встряхнула своими черными волосами, рассыпая их вокруг головы, и неторопливо перешла на другую половину палатки, где теснились три женские постели на раскладных алюминиевых койках. Взгляд молчаливого двухметрового легионера немедленно устремился ей вслед. Но он мог бы и не хитрить передо мной. Кого он думал провести своей хитростью? Я сразу раскусил всю его подноготную, и напрасно он пытался утаить от меня шило в мешке. Весь он был виден мне насквозь, ибо у кого короста, тот и чешется, а сухая ложка рот дерет.

Другой парень, проследив за его взглядом, лукаво подмигнул девушке в черном комбинезоне, пытаясь таким способом намекнуть на нечто весьма далекое от сути. Но даже эта попытка сбить меня с толку не удалась. И ты, Юсси, можешь быть спокоен. Я видел то, что надо было видеть, а не то, что виделось глазами само.

Покончив с тарелкой гречневой каши, в которую была намешана жаренная с луком баранина, я выпил кружку чая с белым хлебом и отправился к своей постели. Подстилка была из твердого холста, сложенного вдвое. Я вложил в нее аккуратно растянутые брюки, вынув из карманов мыльницу и бритвенный прибор. Пиджак, рубашку, галстук и туфли с носками я положил рядом на сено и осторожно, чтобы не повредить брюки, забрался под одеяло.

В палатке тоже скоро все угомонились. Девушка в черном комбинезоне, выходя оттуда, сказала красивой девушке:

— Кончился твой простой. Теперь опять можешь по две нормы выгонять.

Та ответила с грустью:

— Упущенного-то уж не вернешь.

Но девушка в черном комбинезоне возразила:

— А твоя, что ль, вина? Это тебе в укор никак не зачтется. Завтра начнешь пахать — завтра и счет наново пойдет.

Они помолчали немного, прислушиваясь к далекому стрекотанию трактора, и красивая девушка сказала с усмешкой:

— А Колька-то как разошелся! Никак на всю ночь наладил?

Другая согласилась:

— Да, уж он такой! Его только раздразни! Всю славу один забрать задумал.

Она вышла из палатки и при свете фонарика занялась вторым трактором. А двухметровый легионер налил тем временем в рукомойник полведра воды и, сняв потную рубаху, вымылся до пояса. После этого он посидел немного на ступеньках фургона, накинув на свои широченные плечи пиджак, и покурил. Взгляд его при этом не отрывался от входа в палатку, словно выжидая, не выйдет ли оттуда еще раз черноволосая девушка. Все еще надеясь ввести меня в заблуждение, он этим наивным способом хотел заставить меня поверить, что никакого отношения к страшному легиону он не имеет.

Выкурив папиросу, он поднялся внутрь фургона, и скоро оттуда раздался его богатырский храп, от которого задрожал фургон. К его храпу прибавился вдруг еще какой-то писк. Услыхав его, парень в лыжных штанах вбежал внутрь фургона и сказал там кому-то:

— Да, да! Ока слушает! Ока слушает! Перехожу на прием. — Помолчав немного, он сказал: — Ничего, двигаемся помалу. А у вас как? Перехожу на прием. — Помолчав еще немного, он сказал: — Ого! Ну, я надеюсь, и мы не уступим. Цыплят по осени считают. Прием! — И после недолгого молчания он добавил опять: — Да, была заминка. Исправили. Завтра выйдут все. С горючим пока ничего, а там боюсь сказать. Пожалуй, что и добавить придется. Все живы-здоровы, чего и вам желаем. Пока. Спокойной ночи. Прием. Спокойной ночи.

Второй парень тоже заснул внутри фургона. И только девушка в черном комбинезоне продолжала копаться возле обоих тракторов. Она заправила их бензином и маслом, проверила работу моторов, долила водой радиаторы. И когда она, покончив с этим, разогнула спину, вытирая руки тряпкой, с поля вернулся наконец третий трактор. Конечно, водитель этого трактора, проработавший без отдыха весь день до полуночи, должен был с трудом сойти на землю и прохрипеть замирающим голосом: «Доведи меня до постели и дай умереть спокойно». Но вместо этого на всю холмистую равнину загремел такой раскатистый молодецкий голос, как будто обладатель его проспал беспробудно целую неделю и теперь не знал, куда девать избыток накопленных за время сна и распирающих его изнутри сил:

— Держись теперь, хвастуны из «Перевала»! Черта с два мы в этом году вам уступим! Праздник будет на нашей улице. Я, знаешь, поднял там, за широким логом, не только тот песчаный скат, намеченный под картофель, но и кочкарника отхватил гектара три в низинке. Председатель говорил, что там замечательный мог бы уродиться лен. Так пусть получает свой лен, Я уверен, что мы со Степкой поднимем для них с полсотни новых гектаров одной только залежи и целины, не считая основной распашки. Он вернулся раньше потому, что у него горючее было на исходе. Он сказал?

Девушка ответила:

— Нет. Да разве он скажет!

— Ну и правильно. Чего ж зря языком-то трепать. Сколько у него?

— Тридцать семь.

— А у меня сорок один. Дела идут в гору. Нам теперь и авария эта нипочем. Ты меня в пять разбуди, ладно? Только не вздумай пожалеть, как прошлый раз. Успеем еще выспаться. Итак, ровно в пять и ни минутой позже ты подходишь ко мне и окатываешь из ведра водой. Запомнила? Повтори!

— Да ладно уж…

— Молодец! Так ты до пяти заправь, ладно? И муфту сцепления проверь. За остальное я спокоен. — И далее он сказал, уже понизив голос: — У тебя на лице бывает ли хоть когда свободное от мазута место, Марусенька? Ведь прямо поцеловать некуда!

Свободными от мазута оказались, должно быть, ее губы, потому что поцелуй получился особенно звонкий.

Я повернулся на другой бок, стараясь понять про себя — чем они здесь заняты, на этой точке? Они работают или что? Судя по их разговору, они развлекаются какими-то состязаниями, в которых применяют свои тракторы. Но тогда чем они кормятся? Как выглядит у них та неизбежная для всякого человека работа, после которой они приходят домой усталые и голодные, подсчитывая в голове свой дневной заработок? И где они больше набираются сил: тут, на точке, во время ночного сна, или там, в поле, на тракторе? Ничего я не мог понять, потому что эта была Россия, новая, Советская Россия.

Самым разумным было, конечно, постараться заснуть, не утруждая себя напрасными вопросами. Но перед сном я должен был о чем-то там еще подумать, помня совет Ивана Петровича. О чем бы таком должен был я подумать? Ах, да! О пригодности русских к дружбе с финнами. Ну что ж. Если вы помогли их женщине пронести два километра тяжелую корзину, а потом еще протопили за нее плиту, то в награду за это они не считают нужным задавать вам вопросы и проверять ваши документы. Они даже кормят вас ужином. А двухметровые легионеры не торопятся прихлопнуть вас своей тяжелой пятерней, несмотря на полную подготовленность к такой операции, приобретенную ими в их страшном легионе.