Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Не сказал бы я, что этот мирок узкий. Но для меня и шесть деревень дай бог глазом охватить.

— То-то и оно.

Пока они так переговаривались, я обогнул бугор, обошел развалины церкви и, пройдя между сваленными на траву велосипедами, вышел к задним рядам сидящих на скамейках. Кое-кто заметил меня из тех, что сидели на траве по обе стороны от скамеек. Остальные показывали мне затылки: мужчины — стриженые или слегка заросшие, а женщины — пышноволосые или скрытые под шелковыми косынками разного цвета. Платья на женщинах тоже были больше шелковые, цветастые, а на мужчинах — светлые рубахи разных оттенков с открытыми воротами.

Парторг тоже заметил меня и, кивнув мне издали, шепнул что-то сидевшему с ним рядом за столиком видному мужчине. Тот разыскал меня взглядом и сказал темнолицему морщинистому человеку:

— Ну, хорошо. Это у нас вопрос, так сказать, семейный. Мы к нему потом вернемся, Продолжайте о своих делах. Я вас перебил.

И маленький темнолицый человек, поворошив на столе свои записки, принялся перечислять дела, которые им предстояло выполнить в ближайшее время. О делах выполненных он, должно быть, успел рассказать до моего прихода. А выполнить им предстояло немало: повторно прополоть капусту, свеклу, морковь, повторно пропахать картофель, распахать и подготовить землю под озимые посевы, выделить людей на добычу и подвозку торфа, подвести под крышу новую молочную ферму, заложить печь для обжига кирпичей. Когда он кончил говорить и сел, кто-то крикнул с места:

— Крупорушку в Чуркине починить надо!

И еще кто-то крикнул:

— А мельницу в Кривулях когда построим? Так и будем сюда ездить молоть? Или опять на ветряк переходить?

В ответ на это встал парторг. Он объяснил:

— К осени установим. Кое-что уже сделано, сами знаете. Материал для помещения подвезен. Электролинию подвели. Щиток с рубильником есть. Жернова — тоже. Дело за мотором, но его обещают не раньше сентября. А теперь разрешите мне сказать заодно несколько слов о тех, кто отличился на работе, о роли коммунистов и комсомольцев в борьбе за досрочное выполнение плана по сеноуборке, а также о беспартийных товарищах. Следует отметить, что коммунисты с честью оправдали свое высокое звание и всюду шли первыми на самые трудные участки. Не отставали от них и комсомольцы. Это благодаря им техника полностью была выведена в поле и действовала безотказно. Отлично поработали следующие товарищи…

Тут он перечислил около десяти мужских и женских имен, чем вызвал говор и оживление в рядах сидящих. Как видно, здесь очень чувствительно относились к его похвалам. Потом он заглянул в свои записки и перечислил еще имен пятнадцать, на которые в рядах сидящих отзывались восклицаниями веселые молодые голоса парней и девушек. Это были, надо думать, комсомольцы и комсомолки. Потом он сказал:

— Надо признать, что еще не все до конца поняли всю важность задачи, поставленной перед нами партией и народом. Но таких, к счастью, у нас насчитываются единицы. В основном наши люди работали с большим подъемом, борясь за выполнение взятых на себя обязательств. Многие выработали по полторы и даже по две нормы. И к этому их побуждало не только желание побольше заработать, а высокое, сознательное отношение к труду, стремление добиться наилучших показателей в работе. Они понимают, что общественное дело у нас — основа всего. Благодаря ему мы из года в год неуклонно растем и будем расти. В этом преимущество социалистического строя перед капиталистическим. Особенно хорошо потрудились в этом сезоне наши женщины, проявившие себя как на сенокосе, так и на прополке овощей. В засушливые дни они по своей инициативе организовали ручную поливку капусты и этим спасли положение.

Тут он принялся перечислять женские имена, вызвав этим новую волну говора и колыханье цветных косынок в рядах сидящих. От них он опять перешел к мужским именам, называя не только тех, кто работал в поле, но и строителей и заготовителей леса за рекой. Упомянул он также про тех двух стариков, которые очищали молотками церковные кирпичи. Оба старика сидели в первом ряду и похвалу приняли с достоинством, как должное. Упомянул он других стариков и старушек, что-то полезное сделавших. Упомянул изобретателя, соединявшего на их гумнах молотилки с веялками. Упомянул пастухов, доярок, свинарок, птичниц и коневодов. Упомянул садоводов, пробующих выращивать новые культуры. Упомянул пасечников и работников дома отдыха. Не забыл он похвалить и детей, помогающих взрослым в поле, в садах и на пасеке. Из них тоже кое-кто был здесь, устроившись на траве среди взрослых.

Я плохо слушал парторга, выбирая момент, когда можно будет незаметно отступить за развалины церкви и спуститься к нижней дороге, чтобы уйти по ней на пристань. Парторг меня видел — и ладно. Больше мне тут незачем было оставаться. А про их колхозные дела я уже все знал и теперь не улавливал в словах парторга ничего для себя нового. К тому же говорил он здесь почему-то другими словами, в которых не сквозила местная певучесть. Похоже было, будто он даже не говорил, а читал что-то длинное из газеты. А газеты я и сам умел читать. Но, когда я сделал к развалинам первые два-три шага, парторг сказал:

— Тут среди нас есть один финский товарищ, живущий временно в Советском Союзе. Он может нам порассказать кое-что о том мире, где каждый думает лишь о своей выгоде. — И, обратясь ко мне через головы сидящих, он сказал:

— Вот вы прожили у нас в колхозе три дня, товарищ Турханен, и повидали кое-что. Расскажите нам свои впечатления. Кстати, здесь присутствует наш секретарь райкома. Ему будет интересно услышать мнение о нашем колхозе со стороны.

И он кивнул на сидящего с ним рядом видного мужчину. Я остановился. Неудобно было после этого продолжать пятиться за развалины. Лица всего собрания обратились ко мне, и двести пар любопытствующих глаз принялись меня прощупывать вдоль и поперек. Я спросил парторга:

— А что я мог бы вам рассказать? Объясните, будьте добры, не откажите в сомнении.

Он сказал:

— Расскажите, что вам у нас понравилось и что нет.

— Все понравилось.

Так я ответил, помня, у кого находился в гостях и чей хлеб ел целых три дня. Но он возразил:

— Не может быть, чтобы все понравилось. У нас еще много недостатков и в хозяйстве, и в быту, и в самих людях.

— Я не заметил недостатков.

Это я сказал, все еще помня свое место у них, так радушно меня принявших. Тогда поднялся с места тот, кого парторг назвал секретарем райкома. Он оказался таким же рослым, как парторг, и на вид скорее моложе, чем старше. У парторга лицо было худощавое, обветренное, темное, и крупный нос облупился от солнца. А у секретаря райкома загар едва наметился на легком румянце щек, и все лицо было гладкое, без единой морщинки. Может быть, он и не был старше парторга, только держал себя солиднее, потому что занимал где-то там, в райкоме, повыше должность.