Александр Аронов - Пассажир без билета

— Больше не угодно? — вежливо спросил жонглер.

— Нет, спасибо!

— Здоровье героя! — крикнул Абашкин. — Молодец! Хотя я одного типа знал, так тот десять кружек за раз выпивал. Правда, потолще был, раза в четыре.

— Ну, это вы, извините, брешете! — сказал толстяк.

— Ясное дело, брешет! — зашумели посетители. — Хоть в сто раз толще будь, а столько за раз не выпить!

— А я верю! — сказал Панич. — Что тут особенного? Сам бы, кажется, запросто мог выпить!

Все рассмеялись.

— Да у вас, извините, кишка тонка! — сказал толстяк. — Сколько времени сидите, все с одной кружкой никак не справитесь, а это как-никак пять литров. Молчите лучше!

— А вот возьму да пять литров и выпью! Спорим!

Все зашумели, загалдели. Толстяк крикнул:

— Выставляю десять кружек!

— Нет, это уж не по-честному выходит! — вмешался Абашкин. — Человек, можно сказать, за ради нашего удовольствия будет жизнью рисковать и за бесплатно! Такой спор может состояться только на деньги! Как скажете, товарищи понимающие? Как, товарищи пьющие, на деньги будет справедливо?

— Справедливо! Только на деньги! О чем разговор!

— За вашу справедливость и понятие предлагаю чокнуться!

Посетители выпили. Назначили сумму.

— Ну, деньги на стол, и бейте по рукам!

— По рукам! — подхватили посетители.

Принесли пива. Официанты и буфетчик, чтобы лучше видеть, залезли на стулья. Панич поставил в ряд десять кружек по краю стола.

— Сроду такую махину не одолеть! — заметил кто-то. — Это ж бегемотом надо быть!

— Тихо! — крикнул Абашкин. — Перед опытом предлагаю всем выпить за здоровье смельчака!

Снова принесли водки, пива. Посетители выпили.

— Ну, в добрый путь! — крикнул Абашкин.

Панич, сдувая пену, легко выпил первые две кружки...

После третьей он взялся за сердце. После шестой оглядел всех помутневшим взглядом и тихо спросил:

— Минуты две передыху дадите?

— Отдыхай! — загудела толпа.

«Здорово играет, артист!» — восхитился Левка.

— Не осилит! — обрадовался толстяк.

— Осилит! — возразил кто-то.

Поднялся страшный шум. Абашкин суетился больше всех. Он заказал еще водки, пил, чокался со всеми направо и налево, заключал новые пари. Страсти разгорались.

— Две минуты прошло! — крикнул толстяк. — Пора!

Панич поднялся со стула, не спеша, отдыхая после каждого глотка, выпил три кружки. Десятую пил медленно, с остановками, маленькими глоточками. Наконец он сделал последний глоток и с трудом опустился на стул. Посетители кричали, хлопали в ладони, стучали ногами. Толстяк лез целоваться.

— Денег не жалко за такое удовольствие! Качать его!

— Качать!

— Нет! — закричал на всю пивную Левка. — Помрет он! Не дам брательника! Не дам!

— Прав пацан! Нельзя качать! Смертоубийство может случиться!

Панич вышел в туалет и вскоре вернулся.

— Вылили? — поинтересовался шепотом Левка.

— Все в порядке! Смотри, что сейчас будет! — тихо сказал Панич и закричал на всю пивную:

— Внимание! А что, если бы я выпил еще десять кружек без остановки, одну за другой, в один присест, не сходя с места?

— Спятил!

— Обалдел!

— Совсем окосел! И так еле живой!

— Новое пари! Новое! — засуетился Абашкин.

— Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса! — завопил толстяк. — Ставлю пиво и еще столько же!

— Это мало! Удваивай ставку! Гони монету!

— Согласен!

Принесли пива. Панич бодро встал, разом выпил десять кружек. Толпа ахнула. Замерла. Панич получил деньги и под изумленными взглядами вышел из пивной. Левка с аквариумом — за ним.

Купив ботинки, они отправились на розыски Абашкина.

Сильно захмелевший жонглер стоял неподалеку от рынка рядом с женой Валерией. Она тащила его за рукав.

— Пошли домой, Паша! Еле на ногах держишься!

— Отстань!

Увидев Левку и Панича, он радостно сообщил заплетающимся языком:

— Потерял белила! А знаешь, почему? Потому что неизвестно, кто из нас больше выпил!

— Пошли домой, Паша...

— Отстань, Валера!.. А ты, Панич, вылил обратно пиво-то?..

— Конечно. Сразу же.

— Ну и дурак! Я бы ни за что не выливал, — с трудом выговорил жонглер, покачнулся и затянул: — «Бывали дни... веселыя... гулял... я молодец...»

Левка сидел совершенно убитый: вернувшись в Уральск, он узнал, что Дойнов больше не берет на гастроли Сабину.

— Ты чего? — спросил Дойнов, входя в комнату. — Чего нос повесил?

— Сабину жалко. Переживает...

— Ишь ты! Жалко! А чего ей переживать? Матроску же я назад не отымаю! И какую матроску! Почти совсем новую! Пускай ходит!

— При чем тут матроска? Ей артисткой стать хочется!

— Кому же не хочется красивой жизни? Только у меня не лазарет и не богадельня! Разве это дело, чтобы у акробатки голова кружилась? Пусть в балет идет! И вообще, ежели в человеке сидит хворь, так дома надо отлеживаться. Ты выдержал срок, она — нет. Сколько времени кормил, поил, обувал, катал — хватит! Вернется в детдом. Совсем неплохо. Я же заранее предупреждал, никого не обнадеживал, верно?

— Предупреждали... Все равно жалко...

Левка пошел в детский дом.

— Выйдем поговорим, — сказал он Мише Кацу.

Они вышли на пустынную улицу.

— Прошу тебя, помогай Сабине... Во всем помогай, обещаешь?

— Клянусь!

— Вызови-ка ее.

На крыльцо вышла Сабина, увидела Левку, подошла к нему. Они стояли и молчали. Сабина заплакала. Левка погладил ее по плечу, не зная, чем утешить. Почувствовав, что вот-вот разрыдается сам, проговорил с трудом:

— Ну... ладно тебе... хватит...

Она порывисто поцеловала его в щеку, взбежала на крыльцо, крикнула:

— Будь счастлив, Левка! — и скрылась за дверью.

Левка слышал, как простучали ее тяжелые башмаки по лестнице. Он еще долго стоял внизу у забора, потом вздохнул и медленно зашагал прочь...

Бригада выехала на гастроли. Сборы были безрадостными. Все ходили мрачные: денег нет, нечего есть, нечего продать.

— Что бы мне загнать? — рассуждал Абашкин. — Ничего не осталось... Разве вот чемоданчик?..

Он показал Левке небольшой чемоданчик, оклеенный линялым дерматином, разукрашенный изнутри вырезками из старых цирковых афиш и программ, фотографиями артистов, полуобнаженных красоток, рисунками лошадей.

— Жаль такой шик загонять! — вздохнул Абашкин. — Сколько лет прослужил мне верой и правдой! Знаешь что, Левка, — неожиданно предложил он. — Бери-ка ты его, на память! Все равно никто красоты этой не оценит...

— Что ты, — сказал Левка, — такую ценность! И потом мне нечего в него складывать...

— Разбогатеешь еще! — пообещал Абашкин. — Бери...

Вскоре после этого разговора Абашкину пришла телеграмма. Его жена Валерия сообщала о рождении дочери, звала в Тбилиси. Левка отправился на станцию проводить друга. Абашкин с бригадой не поехал.