Александр Аронов - Пассажир без билета [об артисте цирка Л. Осинском]

Р2

А84

Советский цирк, гастролирующий в Лейпциге, давал шефское представление для воинов, своих земляков.

— Нашу программу мы начинаем с выступления эквилибриста Льва Осинского — фронтовика-орденоносца, бывшего сержанта противотанковой артиллерии! — объявил ведущий.

На манеже установили белоснежную колонну-пьедестал высотой в два с половиной метра. Погас свет, и прожекторы осветили статую, застывшую на колонне. Вот она ожила.

Осинский нагнулся, оперся правой ладонью о пьедестал, медленно выжал стойку, легко перешел во «флажок».

Солдаты дружно зааплодировали.

Артист снова исполнил стойку на одной руке. Из пьедестала начал выдвигаться длинный, тонкий стержень, поднимая артиста в стойке все выше и выше к куполу, опутанному сетью тросов и трапеций...

На уровне второго этажа стержень стал вращаться. Все быстрее и быстрее. Продолжая стоять на правой руке, Осинский плавно описал левой несколько кругов в такт вальса.

Снова раздались аплодисменты.

Сейчас стержень должен остановиться, уйти внутрь пьедестала, а артист — встать на ноги и раскланяться...

Свет погас неожиданно. Мотор остановился так резко, что Осинский чуть не потерял равновесие.

«Что случилось?..»

Умолк оркестр. В амфитеатре кто-то ахнул. Зрители заволновались.

Прошла минута. В кромешной тьме артист продолжал стоять на одной руке на верхушке длинного, дрожащего стержня.

Загорелась спичка, вторая, третья... Одна за другой они вспыхивали в разных концах зала.

Осинский слышал, как в наступившей тишине солдатские руки торопливо похлопывали по карманам, нащупывали коробки.

«Спуститься по стержню невозможно: он весь в масле... Сорвешься... Что делать?..» . Стержень уже ходил ходуном во все стороны.

Рука затекла. В глазах рябило от вспыхивающих то тут, то там огоньков. Кто-то поджег газету, еще одну, еще... Осинский почувствовал запах гари. В глаза резко ударил луч карманного фонарика. Осинский до боли зажмурился, чудом удержав равновесие.

— Саша! Лестницу! — вдруг сообразил он. — Она за кулисами, у выхода.

Униформист Андреев бросился за кулисы, чиркнул спичкой. Лестницы не было! А ведь он только что поставил ее сюда. Андреев обежал все закулисное помещение. Лестница исчезла.

Прошла еще минута.

У Осинского кружилась голова. Цирк поплыл, закачался из стороны в сторону.

«Сейчас упаду!.. Больше не выдержу!.. Где же Саша?..»

А униформист ощупью, натыкаясь в темноте на аппаратуру, разыскивал выход из-за кулис в пожарную комнату.

«Буду считать до пятидесяти, до ста, до тысячи — до тех пор, пока не принесут эту проклятую лестницу!»

— Свет! Дайте свет! — кричали солдаты.

В пожарной комнате лестницы не оказалось. Андреев, покраснев от натуги, отчаянно жестикулируя, кричал немцу-пожарнику:

— Лестница! Понимаете, лестница! Где в цирке еще есть лестница?

— Gibt es im Zirkus noch Leitern [1] Еcть ли в цирке еще лестницы? ? — в свою очередь, закричал немец, волнуясь не менее униформиста. — Ja, ja [2] Да! Да! !

— Я? Я? — радостно воскликнул униформист Андреев. — Где? Где?

— Ja, aber nur weit im Hof. Hol Sie schneller her [3] Да, но только далеко во дворе! Давай скорей! ! — крикнул пожарный и первым бросился вниз по ступенькам.

«Пятьдесят пять... Пятьдесят шесть... Пятьдесят семь...»

— Свет! — ревел цирк.

«Сто десять... Сто одиннадцать... Сто двенадцать...» Внизу у колонны раздались крики.

Запыхавшиеся униформист и немец-пожарник притащили лестницу.

Осинский с трудом отдышался и с переводчиком направился к электробудке. В ней сидел молодой худощавый немец.

— Что случилось? Почему погас свет? — спросил переводчик.

— Испорчено! Капут! — ответил электрик, виновато улыбаясь и показывая на пробку.

Осинский вывернул пробку, проверил ее — цела! Электрик побледнел. Он никак не ожидал этой проверки.

— Нет! Нет! Другая!

Осинский вывернул и другую. Цела! И третья цела! Все пробки были целыми.

В будку ворвался взбешенный директор цирка «Аэрос» Лангельфельд и схватил электрика за ворот с такой силой, что затрещала рубаха.

— Ты ест мерзавец! Ты ест сволочь! — закричал он и отшвырнул парня в угол, на корзину с лампочками. — Не волнуйтесь, герр Осинский! Мы будем знать, кто таскаль лестниц, зачем таскаль, когда таскаль! Я ест не только директор, не только трессер слони, я ест детектив!

За кулисами, у гардеробных, Осинского ожидали взволнованные солдаты:

— Что случилось? В чем дело?

— Ничего особенного, ребята. Небольшая авария, перегорели пробки.

Солдаты не расходились, восторженно разглядывая Осинского.

— Автограф у вас можно попросить?

— Конечно, можно. С удовольствием.

К артисту протянулись руки с записными книжками, карандашами, самопишущими ручками. Кто-то подал носовой платок.

— Распишитесь, пожалуйста... Вы, наверное, с детства мечтали стать артистом цирка?

— Нет... Все вышло случайно. Мне было тринадцать лет. Я потерял родителей, воспитывался в детдоме, в Уральске. Однажды в городок приехала бродячая труппа... Это было в тысяча девятьсот тридцать седьмом году...

Глава первая

ПОСЛЕ ЗАНЯТИЙ

В полутемном углу воспитательской сопел и хныкал наказанный Радик. На нем была когда-то перешитая матерью полная красноармейская форма... В другом углу стоял громадный алюминиевый чудо-ящик: стоит включить рубильник, как заработает мотор, быстро завертится тяжелый, весь в дырочках диск. Потом нагреется и с треском загорится яркая, как солнце, лампа внутри. Заиграет музыка, зазвучит речь... Под лупой на крошечном, со спичечный коробок, экране появятся расплывчатые, прыгающие изображения. Присмотришься как следует — различишь человека, овцу, завод, улицу. Здорово!

Работа воспитателя Бориса Борисовича — первый в Оренбурге самодельный телевизор, гордость детприемника-распределителя, был опутан разноцветными проводами и антеннами, как леший волосами.

— Ну, прости-и-те, Борис Борисыч. Ну, в последний раз... — безнадежно тянул мальчик.

Борис Борисович не отвечал, словно не слышал. Он что-то писал. Свет настольной лампы под стеклянным зеленым абажуром падал на гору окурков в розовой пепельнице-раковине.