Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

Они прошли мимо зарослей кустарника и остановились.

— Когда мы пасли овец, я видел здесь нору лисицы, — сказал Суванджан, оглядываясь по сторонам.

Где-то невдалеке раздался шорох. Они осторожно двинулись в ту сторону, как вдруг Суванджан провалился ногой в какую-то яму.

— Что случилось? — Айсулу нагнулась над ним.

— Ничего, — сказал Суванджан, скрывая боль. — Нашли то, что искали. Нора здесь.

Суванджан, сидя, развязал мешок и достал капкан.

— Пружина из настоящей стали, — похвастался он. — Мастер сделал мне ее за одну шкурку. Сейчас попытаем твое счастье.

Айсулу благодарно улыбнулась.

Суванджан поставил капкан перед самой норкой так, чтобы лисица сразу же увидела кусок мяса, и замаскировал его ветками.

— Теперь поищем, нет ли другого выхода из норы, — озабоченно сказал Суванджан. — Может быть, она уже убежала другой дорогой, пока мы устанавливали здесь капкан?!

Они стали прощупывать руками и ногами заросли кустарника. Айсулу наткнулась ногой на что-то мягкое, это был холмик свежевырытой земли.

— Суван, иди сюда! — позвала девушка. — Это, наверно, другая нора?

Суван сунул руку в нору.

— Нет, кажется, это второй выход из той же норы.

Он заложил дыру камнями, засыпал землей и примял кетменем.

Суванджан работал так ловко и проворно, что Айсулу невольно залюбовалась им.

Они вернулись туда, где оставили тулуп и ружье. Темнота и холод надвигались со всех сторон. Айсулу прижалась к Суванджану, положив голову ему на грудь. Ей было холодно, но сознаться в этом она не хотела.

— Замерзла? — Суванджан положил руку на плечи Айсулу, прижал ее к себе.

Он чувствовал, как теплота ее тела вливается в него, впервые в жизни он ощутил томительное и сладостное волнение от близости Айсулу, стал жадно целовать девушку в губы, щеки, глаза. Айсулу пыталась сопротивляться, но, заражаясь его волнением, покорная, обессиленная, отдалась его ласкам. Как будто горный буран ворвался в его кровь и буйствовал, разрушив границы ума и осторожности...

Внезапно сверкнула молния, разрезавшая, как меч, темноту ночи. Где-то над Кашка-тавом раскатился удар грома.

Упали первые крупные капли дождя, и сразу же хлынул ливень, косой, стремительный, как водопад.

Суванджан, накинув на девушку тулуп, поднял ее на руки и побежал в пещеру. Когда он достиг спасительного свода, на нем не было сухой нитки.

Природа разгневалась. Свет молний проникал даже в глубину пещеры. Айсулу забилась в угол и сидела молча, положив голову на колени. Она будто забыла о существовании Суванджана.

Поднялся ветер. Кусты сгибались до земли, будто просили у ветра прощения. А он со свистом нырял в каменную пропасть, дергал ветви, царапал траву в дикой пляске. Деревья гнулись и скрипели, но свалить их было не так-то легко. Может быть, поэтому баловство ветра перешло в ненависть. Он завыл, как голодный волк, направил свой гнев на облака, раздробил их и погнал.

Суванджан не мог унять дрожи. Зубы его стучали от холода. Айсулу задремала. На ее щеке застыла слезинка. Суванджан осторожно присел на камень возле Айсулу, снял пиджак и прикрыл ей ноги. Он не помнит, сколько времени просидел так, а когда открыл глаза, уже рассвело.

Согнувшись, Суванджан вышел из пещеры и отправился искать капкан.

Еще издали он увидел в мокрой зелени ярко-желтое пятно: лисица!

Лисица судорожно билась, зажатая пружиной. Рыжий хвост ее метался из стороны в сторону.

Суванджан прижал к себе зверя и побежал в пещеру. Айсулу проснулась и стояла у входа.

— На, бери! — Суванджан протянул ей зверя солнечного цвета.

Айсулу взглянула в печальные глаза лисицы и заплакала.

— Бери, ты же хотела, — повторил Суванджан, неловко держа лисицу на вытянутых руках.

Айсулу отступила на шаг и отрицательно покачала головой.

— Пойдем домой, — тихо сказала она.

Чувство вины перед Айсулу не давало Суванджану покоя. Иногда он под видом охоты бродил как тень по берегам Куксая или часами крутился около дома Джанизака. Айсулу, спрятавшись за забором, сквозь щелку наблюдала за ним. Однажды, когда Суванджан, осмелев, перелез через забор, она выросла перед ним словно из-под земли.

— Ты что тут делаешь?

— Просто так... — Суванджан растерялся. — Хотел сказать тебе, что мы уходим с пастбища.

— Ну и что же, уходи!

Грубость Айсулу обидела Суванджана, но все же он решился.

— Знаешь что, я хочу послать сватов. Пойдешь за меня?

— Не пойду за тебя! Не пойду!!! Уходи!

— Вот как?

— Да, так!

— Ладно! — Суванджан круто повернулся и пошел прочь.

Он не слышал плача Айсулу. Его заглушил шум Куксая...

На следующий день Бабакул и Суванджан покинули горное пастбище. Отару погнали в Аксай. Три дня пути — и внизу, на берегу Аксая, показался кишлак. Он утопал в лучах солнца. Но эти лучи не осветили душу Суванджана. Слова Айсулу не давали ему покоя. Он думал о них даже по ночам, не смыкая глаз.

Возле кишлака они разделились: Бабакул-ата с вещами поехал в кошару — загон для отар, а Суванджан пустил овец на скошенное пшеничное поле. Усталость последних дней и бессонные ночи дали себя знать.

Суванджан прилег в траву. Овцы паслись под присмотром собак недалеко от берега реки. Суванджан проснулся от тревожного собачьего лая и сразу почуял недоброе. Схватив палку, он кинулся к реке. На берегу, сбившись в кучу и испуганно навострив уши, стояли овцы. Невдалеке от них лежали два племенных барана, раздутые, как бурдюки. Суванджан не знал, что с ними произошло: опились или заболели? В голове промелькнуло: «Может, выживут?» Но бараны уже не шевелились, их широко открытые глаза подернулись пеленой.

— Умерли, — прошептал Суванджан. Он бессильно опустился возле баранов и долго сидел не шевелясь. Очнулся, когда перед ним выросли два всадника. Это были Ходжабеков и Шербек, направлявшиеся в соседний кишлак.

— Проворонил? — крикнул Ходжабеков, в бешенстве размахивая плеткой над головой Суванджана.

— Не смейте! — Шербек соскочил с лошади и подошел к баранам. — Суванджан, что случилось?

— Не знаю... Я уснул...

— Уснул! — опять закричал Ходжабеков. — Овцы колхозные, а не собственные, что их жалеть! Чтоб ты сдох!

— Не ругайтесь, — Суванджан шагнул к Ходжабекову. — Я же не нарочно... Мне что колхозные, что свои...

— Придет телега, погрузишь баранов и привезешь, — распорядился Шербек, садясь на коня.

— Я еще поговорю с тобой, растяпа! — на прощанье пригрозил председатель.

Осень в горном Аксае наступает раньше, чем в долине. В то время, когда в долинах девушки собирают хлопок в летних платьях, здесь чабаны кутаются в теплые суконные чекмени. В осеннюю пору пустынно в кишлаке. Взрослые заняты работой на полях, дети в школе.