Николай Фере - Мой учитель

приветливыми. Все вокруг вызывало только чувство горечи и обиды. Рассказ Антона

Семеновича о виденном и слышанном так возмутил Галину Стахиевну, что она наотрез

отказалась перебираться на хутор.

Кое-как скоротали мы ночь в степи, а к девяти часам утра добрались до Васелюка.

Он уже знал об организации Управления детколониями Харьковской губернии и

встретил нас весьма любезно. Беседу вела Галина Стахиевна и отчасти я. Антон Семенович

упорно молчал. Только когда Васелюк заявил, что его система воспитания, в сущности

говоря, очень близка к системе воспитания в колонии имени М. Горького, но имеет то

преимущество, что приводит к «большему экономическому эффекту», Антон Семенович

бросил язвительную реплику:

— О нет! Нам еще многому надо учиться у Степной колонии, и, конечно, прежде всего

методам накапливания материальных благ...

Осматривая школу, мы увидели, что в ней занимаются всего тридцать – сорок

колонистов. Галина Стахиевна сухо спросила:

— Где же остальные ребята?

Васелюк поспешно ответил, что еще не окончены полевые работы и поэтому многие

ребята живут в хорошо устроенных хуторах, где они полдня занимаются

сельскохозяйственным трудом, а полдня учатся в организованных на месте школах. Мы

– 39 –

невольно переглянулись. Антон Семенович продолжал молчать, но по напряженному

выражению его глаз мы понимали, что гроза надвигается.

Галина Стахиевна попросила после конца уроков собрать колонистов в клубе.

Когда мы заняли места в президиуме, Антон Семенович обвел глазами зал, увидел

Ваську Перебийниса, притаившегося в самом дальнем углу, и подозвал его.

Через минуту, поставив перетрусившего Ваську перед столом президиума, он

приказал ему без лишних слов ответить на вопрос, кто научил его клеветать на колонию

имени М. Горького. Окончательно растерявшийся Васька залепетал, что он ничего не знает и

ничего плохого о Куряже не говорил.

Антон Семенович отослал его на место, а сам начал рассказывать ребятам обо всем,

что мы видели и слышали на хуторе. Он гневно говорил о том, что в Степной колонии ребята

разделены на сынков и пасынков: меньшую часть составляют они, сынки, сидящие сейчас

здесь, в клубе, и живущие в лучших условиях, а большую — остальные колонисты, пасынки,

разбросанные по хуторам. Они, сынки, воспитываются в кулацком духе, чтобы стать

надсмотрщиками над своими товарищами, которые находятся на положении батраков.

Колония создаёт свои запасы хлеба за счет эксплуатации пасынков и приезжих крестьян.

Неужели ребята сами этого не понимают?!

Васелюк пытался было прервать речь Макаренко, предлагая обсудить все эти

«непринципиальные» вопросы на педагогическом совещании, но Антон Семенович, всем

корпусом повернувшись к нему, резко сказал:

– Нет! Это вопросы сугубо принципиальные, и их надо обсудить прежде всего здесь.

Ребята должны знать, что они идут назад — к кулацкому хозяйству, а не вперед — к

коммунизму!

Васелюк притих, Антон Семенович продолжал. Он заговорил теперь о колонии имени

М. Горького. Мне много раз доводилось слушать рассказы Антона Семеновича о жизни и

воспитании горьковцев, но такого яркого, сильного, глубоко впечатляющего рассказа я

никогда не слышал ни раньше, ни позже.

Враждебность колонистов давно уже как рукой сняло. Они слушали Макаренко,

затаив дыхание, боясь пропустить хотя бы одно его слово.

— Верите ли вы мне, что все рассказанное мною о колонии имени М. Горького —

правда? — спросил в заключение Антон Семенович.

— Верим! — раздались дружные возгласы ребят. Отказавшись от приглашения

Васелюка «по-товарищески отужинать», мы, несмотря на приближение ночи, выехали

обратно в Харьков: уж очень не хотелось оставаться с ним под одной кровлей.

Однако серьёзно оздоровить Степную колонию нам не удалось: в Губнаробразе и даже

в Наркомпросе Украины было еще много неразоблаченных защитников Васелюка и его

«системы воспитания». Но идейная борьба с Васелюком продолжалась. Антон Семенович,

где и когда только мог, беспощадно вскрывал кулацкий характер васелюковского

«рентабельного» хозяйства.

Работая в Управлении детскими домами и колониями Харьковской губернии, Антон

Семенович оставался заведующим в Куряже. Он категорически отказался уйти из колонии:

она была его детищем, его гордостью, его домом.

В начале 1928 года опасно заболела Г.С. Салько. Руководство Управлением легло на

плечи Антона Семеновича. Атмосфера недоброжелательства со стороны аппарата Губ-

наробраза сгущалась вокруг него, придирки и дерганье становились все нестерпимее, и в

конце концов Антон Семенович вынужден был отказаться от этой работы. Вместе с Антоном

Семеновичем ушел из Управления и я. Оно просуществовало еще очень недолго и, к

нескрываемой радости работников Наробраза, было ликвидировано.

Многие педагоги и воспитатели часто просили Макаренко дать им в письменном виде

инструкцию, обобщающую опыт педагогической работы в колонии имени М. Горького. Эти

просьбы были особенно настойчивы, когда Антон Семенович работал в Управлении

– 40 –

детколониями. Он обычно отвечал, что такую инструкцию написать очень трудно. «Знаете

что, — говорил он, — приезжайте лучше к нам в Куряж, чтобы непосредственно

ознакомиться с жизнью горьковского коллектива». Когда мы, ближайшие его помощники, со

своей стороны, спрашивали, почему он в самом деле не напишет столь необходимой

инструкции, Антон Семенович признавался, что не знает, в какой форме можно было бы это

сделать. Изложить обобщающий материал в виде сухого документа — значит наверняка

причинить делу вред, это приведет только к формальному выполнению требований системы.

Нужно создать такую инструкцию, которая была бы не перечнем правил, а изображением,

картиной воспитательно-педагогического процесса в действии. Именно тогда он

окончательно уверился в том, что раскрыть опыт работы колонии имени М. Горького можно

наиболее полно только на страницах художественного произведения, только в живой,

образной форме можно показать весь сложный процесс воспитания ребят разного типа и

характера.

Но первоначальный, еще смутный замысел такого произведения возник у Антона

Семеновича значительно раньше. Еще в 1927 году у него уже были начерно написаны

некоторые главы будущей книги. Когда мы праздновали годовщину нашего переезда из

Полтавы в Куряж, вечером на товарищеском ужине Антон Семенович вдруг признался, что

он «литературно оформляет различные эпизоды из жизни колонии», но тут же сказал, что