Владимир Корнаков - В гольцах светает

— Восстание разгромлено, а в ваших руках, ваше сиятельство, газета читинских социал-демократов, — почти с удовольствием уточнил он. Гантимуров вздрогнул, быстро сложив газету, положил на край стола. Это был февральский номер «Забайкальского рабочего».

— Смею доложить, ваше сиятельство, — многозначительно продолжал исправник, — этим и объясняется цель моего приезда и существо вопроса.

— Как вы оцениваете реальные возможности этих пролетариев? — перебил Гантимуров, кутаясь в халат.

Салогуб помолчал, хотя «реальные возможности пролетариев» тотчас встали перед его глазами в образе десятков тысяч вооруженных рабочих, тысяч неблагонадежных солдат да тысяч солдат, открыто вставших на сторону восстания. Потускневшее лицо князя вдруг стало ему особенно неприятным. Однако он не сожалел, что зашел дальше, чем следовало в своем откровении, которое было направлено к одному — пристращать чванливого князька, заставить повиноваться.

Салогуб взял со стола газету, небрежно бросил в столешницу.

— Единственное, что смею сказать вам, ваше сиятельство: не следует закрывать глаза на действительность. А этого достаточно, чтобы нам почувствовать ответственность за судьбу отечества. — Исправник поперхнулся, заметив на лице Гантимурова мимолетную ироническую улыбку, и повысил голос: — Смею доложить, я облечен известными полномочиями его превосходительством генерал-губернатором Ровенским от имени их величества императора Николая Второго! В силу этого я имею честь говорить от высочайшего имени, ваше сиятельство.

Гантимуров слегка поклонился, хотя лицо его оставалось бесцветным.

— Можете говорить от собственного имени. Этого достаточно, чтобы выполнить порученное вам дело.

Исправнику пришлось мужественно проглотить и эту пилюлю. Однако отступать было некуда: назвался груздем — полезай в кузов!

Медленно, подбирая более веские слова, он начал:

— Вы, в силу отдаленности от Большой земли, не придаете серьезности сложившейся обстановке. Я бы сказал, не чувствуете приближения грозы. Да, обстановка, ваше сиятельство, такова, что в скором времени нам придется вместо хлеба и вин закупать за границей солдат и оружие. Это я заявляю со всей ответственностью.

— Какие задачи возлагаются на тунгусское общество? — без каких-либо эмоций осведомился князь.

«Истукан, а не князь, — со злостью отметил исправник. — Но мы заставим вас, ваше сиятельство, плясать под нашу дудку».

— Отечество, ваше сиятельство, помнит заслуги князей Гантимуровых [15] Династия князей Гантимуровых около трех веков господствовала над народами Сибири, последнее столетие — над эвенками Забайкалья. . Я передаю слова генерал-губернатора, — Салогуб почтительно склонил голову. — И теперь оно возлагает на вас большие надежды, я бы сказал, видит в вас опору в эти трудные дни.

Гантимуров снова слегка поклонился:

— Сделаю все возможное.

«И сделаешь. Если своевременно не улизнешь из этой чертовой глухомани или не окончишь дни под ножами своих инородцев».

Салогуб расправил плечи, приободрился.

— Сближение, я бы сказал, единение с народом тайги, сулит большую пользу отечеству, — с чувством продолжал он. — Осмелюсь заметить, вы сами понимаете, ваше сиятельство, пушнина нужна и Америке и Британии. Таким образом, таежный люд в известной мере поможет предостеречь роковой пожар или затушить его, если таковой возникнет.

Салогуб горделиво воззрился на неподвижного князя, любуясь собственным красноречием.

— Да, именно с помощью черных рук дикарей цивилизация задушит этих самых пролетариев. Стратегия, кня... — увлекшийся исправник вовремя спохватился. — Смею передать, ваше сиятельство, еще одно важное указание их превосходительства. Ни в коей мере нельзя допускать сближения инородцев с рабочим людом приисков. Становому приставу и уряднику по этому вопросу даны соответствующие инструкции.

Подобие улыбки промелькнуло на лице Гантимурова.

— Их превосходительство плохо знает туземцев. У них ненависть к русским в крови. Вековая вражда за господство в тайге, искусно поддерживаемая шаманами.

— Гм... Мне кажется, этим искусством должны обладать не только шаманы...

На крыльце послышались легкие шаги, скрипнула дверь.

На пороге появился отец Нифонт. Он стащил с головы колпак из сивых шкур козьих ножек, троекратно перекрестился на передний угол, по-стариковски с хрипотцой произнес:

— Мир, дети мои...

Исправник расторопно подошел к священнику, неуклюже припал к сухонькой руке, до кистей прикрытой замызганным рукавом рясы.

— Продлит господь твои годы, сын мой!

Отец Нифонт клал персты на тучный затылок. Гантимуров оставался недвижим, лишь немного повернул голову в сторону священника.

— Мое тело опять мучит лихорадка, батюшка, — произнес он, встретив вопрошающий взор священника.

— Помоги, милостивый боже, изгнать недуг из тела раба твоего, — пропел отец Нифонт, осеняя крестным знамением Гантимурова.

Священник присел на стул, придвинутый услужливой рукой исправника, и, осведомившись о дороге, здоровье, спросил:

— Долго ли собираешься пробыть у нас, оторванных от мира, сын мой?

— В обратный путь готовлюсь. Рассчитывал побывать на прииске, но до половодья надобно быть в Чите.

— Недолго нас своим вниманием посетил. Недолго, — вздохнул отец Нифонт... — Я-то уж от мирских дел отошел. Но не грешно знать, что делается на свете белом. Намедни, будучи по делам богоугодным на прииске, слухом пользовался, что в Чите неспокойно. Боже упаси нас, — перекрестился священник.

— Слух верен. Подняли головы смутьяны в Чите, Верхнеудинске. Но войска генералов Мюллера-Закомельского и Ренненкампфа триумфально прошли от Иркутска до Читы. Всыпали пролетариям по пятую седьмицу, отбили охоту до крамольных выступлений.

— Вот сатанинские дети, разрази их гром! — истово перекрестился священник.

— Опасаться нечего, — поспешил успокоить Салогуб. — Солдаты их императорского величества наведут порядок. Вы можете спокойно служить верой и правдой на благо отечества.

— Мое святое дело, сын мой, и для душ людских пользительное. Насаждаю веру православную в таежной глуши. Приобщаю инородцев к вере христианской. Вот уже третий год милостью божеской здесь.

— Много ли инородцев в христиан обращено, батюшка? — полюбопытствовал Салогуб, созерцая сморщенное, как печеное яблоко, остроносое лицо служителя церкви.

— Не многие остались нехристями. Завтра, бог даст, остальных в православные обратим. Посети церковь, сын мой.

— Обязательно навещу, и с великим удовольствием, — заверил исправник. — Значит, с охотой инородцы принимают православную веру?