Владимир Корнаков - В гольцах светает

Гасан медленно повернулся на звук песни. Шагах в сорока на маленьком бугорке сидели трое мужчин. Глаза их были плотно зажмурены, тела плавно раскачивались в такт песне.

Пели двое. А третий — старик с сивыми растрепанными волосами — время от времени ударял скрюченными пальцами по тетиве лука, вырывая из нее глухие стоны. Голова его была откинута назад, открывая морщинистую шею, в зубах торчала трубка, должно быть давно угасшая.

Шуленга лениво поднял лук. Трубка вылетела из зубов старика, как сухой сук отлетает от дерева, отшибленный умело брошенным камнем. Певцы вскочили, озираясь по сторонам. Старик стоял на коленях, слепо оглядываясь вокруг, шарил по земле трясущимися руками. Гасан смеялся.

— Трубка длинноухого сидела на пути стрелы Гасана! И теперь ушла на тот берег!

По побережью, как легкий низовик, прошелестел осуждающий ропот.

— Разве достоин тот, кто потерял уважение к старикам, ходить по земле? — раздался громкий голос Аюра.

Толпа сумрачно загудела.

— Хозяин-Гасан потерял уважение к человеку, который больше его видел солнце....

— Духи отнимут у него, что приносит ему радость.

— Горы не дадут приюта, кто забыл обычаи предков...

— В низовьях реки Энгдекит не найдется места для такого человека...

Гасан, нагнув голову, выжидал. Он не проронил ни одного слова. Медленным давящим взглядом обвел лица сородичей. И взбунтовавшийся поток, способный все смять, истолочь на своем пути, заколебался, покорно укладываясь в свои берега.

— Старая ворона всех больше видела солнце, однако она набивает свой желудок тем, что оставляет ей волк!..

— Волк зря щелкнул зубами, и теперь его ярость не находит места, — довольно громко заметил Аюр.

— Опасно злить его сердце, — удрученно ответил Тэндэ. — Он будет злиться на всех людей...

— Разве может волк злиться на медведя, отнявшего у него пищу? Урен стала женой сына Луксана потому, что так захотел русский начальник. Гасан не станет злиться на него.

— Русский начальник покинет сопки, а хозяин-Гасан останется здесь, — Тэндэ вытер потное лицо рукавом куртки.

Аюр не ответил. Слова Тэндэ заставили его задуматься. Однако его успокаивало одно: Гасан побоится мстить за обиду, нанесенную ему исправником.

— Он побоится русского начальника, — уверенно заключил он. Тэндэ с сомнением покачал головой.

Аюр готов был рассердиться на Тэндэ, но его взгляд приковало другое. Он снова увидел Перфила. Тот по-прежнему стоял за деревьями, не спуская глаз с пригорка, где сидели Урен и Дуванча. Лицо Перфила искажала злоба, когда с пригорка доносился тихий счастливый смех Урен. Он топтался, готовый сорваться, но каждый раз что-то удерживало его на месте. Наконец Перфил вышел из-за деревьев, крадучись приблизился к пригорку.

— Сын Гасана хочет равняться в силе с длинноухим! — вызывающе бросил он.

Дуванча стремительно вскочил на ноги. Но прежде чем он успел ответить, Аюр в три прыжка оказался рядом и встал между ними.

— Сыну Луксана не достойно равняться в силе с падающим со спины оленя, — усмехнулся он. — Я возьмусь за твой пояс.

Он пригнулся, угрожающе развел полусогнутые руки, целясь схватить Перфила в крепкие объятия. Перфил попятился назад, круто повернулся и нырнул за деревья под звонкий смех Урен.

— Сын Гасана сделал то же, что и мышь, увидев зубы лисицы! — крикнул Аюр.

Но Дуванча не разделял его веселья.

— Зачем ты бросился, как коза, защищающая слабого детеныша?

— Я сделал, как надо. Разве можно знать, что рысь не выпустит железные когти... Семен?! — вдруг удивленно воскликнул Аюр. — Елкина палка! Барсук сам толкает глупую шею в петлю!

По полю вдоль побережья бежал Семен. Он двигался не очень быстро и равномерно, высоко задрав подбородок, сжимая зубами мундштук коротенькой трубки. Лицо его выражало огромное напряжение, глаза были устремлены вперед, крупные капли пота, как серебряные монетки, ползли по бледным щекам.

Гасан хладнокровно ожидал приближения цели. Едва трубка замаячила перед правым глазом, он вскинул лук. То ли постарел Гасан, то ли не выдержали нервы Семена, только стрела, пропустив мишень, размозжила мундштук у самых зубов Семена. Напряжение сотен людей вылилось в единый вздох. Прозвучал единственный голос, голос Дуко:

— Состязание выиграл Семен! Его сердце сильнее стрелы хозяина.

Люди одобрительно загалдели. Гасан пошарил по толпе глазами.

— Ха! Длинноухий, умеющий лакать спирт! — воскликнул он насмешливо. Дуко умолк, сверкнув глазами. Больше Гасан не сказал ничего. Он поправил сползавшие набок часы и, не удостоив взглядом Семена, который тайком выплевывал кровь, зашагал к исправнику.

— Превосходный выстрел, старшина! — приветливо встретил его Салогуб. — Особо первый. Непревзойденно! Трубка старца порхнула, ровно пташка из клетки. Превосходно.

— Гасан умеет стрелять, как умеет заставлять свой народ слушать, что говорит! — подчеркнул тот. — Куда пропал Нифошка?

— Батюшка отправился ублажать свою душу святыми делами. Не думаешь ли, старшина, что пора насытить наши желудки?

— В юрте Гасана найдется, чем набить желудок губинатра, не опасаясь его поцарапать!

— Гм... Будет ли в твоей юрте этот... голова? — поморщился Салогуб, вспомнив о князе.

— В юрте Гасана все есть, — поняв по-своему, ответил старшина. — Если губинатр любит голову...

— Не то чтобы, — снова поморщился Салогуб.

— Хоть сто голов найдется в юрте Гасана!

— Ты о чем ведешь речь, старшина? — спросил Салогуб, стараясь угадать, не хитрит ли тот. — Князь Гантимуров тобой не зван к обеду?

— Гантимур в своей юрте выгоняет лихорадку из тела!

— Хорошо, старшина, — облегченно вздохнул Салогуб. — Я на минуту зайду в церковь, а после посещу твой особняк.

Исправник схитрил. Ему просто не доставляла удовольствия прогулка рядом с этим самодовольным старшиной.

— Гасан будет ждать губинатра. Хорошо ждать. — Проводив исправника внимательным взглядом, шуленга рассмеялся. — Ха! Русский начальник не знает Гасана!

Он повернулся и решительно двинулся к берегу озера. На поляне горели костры. Остро пахло жареным мясом. Раздавались песни. Люди собирались группами. Начинались танцы. Гасан прошел мимо оживающей полянки, обогнув пригорок, спустился в небольшую ложбинку, обрамленную поверху густым чернолесьем. В конце логотины поднимался огромный щербатый валун, исхлестанный дождями, потрескавшийся от знойных лучей и жестоких морозов. Это был камень шаманов. Около него шаманы «беседовали» со своими духами.

Возле старого валуна горел яркий костер. Восемь человек, увешанные жестяными и деревянными фигурками, колокольчиками, с полуприкрытыми бахромой из ремешков лицами сидели вокруг. Они срывали с рожней кусочки печеной оленины, быстро забрасывали в рот.