Владимир Корнаков - В гольцах светает

— А где ваша прелестнейшая дочка, дорогая Агния Кирилловна? — спросил исправник, щекоча усами руку хозяйки.

— Вера ушла на берег... на игры, — волнуясь ответила та.

— Дочь Гасана скоро станет равной князю!

— Она так же очаровательна, как и вы, дорогая Агния Кирилловна.

То ли исправник слишком нежно лобызал ее руку, то ли его слова и обхождение растревожили ее, только Агния Кирилловна вышла, вернее, выбежала из «комнаты» помолодевшей. Глаза ее блестели, на щеках рдел румянец. Шмель смотрел на нее посоловевшими глазами, тихо ворковал.

— Агния Кирилловна, Агочка...

— Что для вас, Евстигней Вахромеич... Груздочков добавить или маслят? — сдерживая волнение, спрашивала Агния Кирилловна, своей близостью распаляя Шмеля.

— Агния Кирилловна, Агочка. Пальчики, стало быть, оближешь... Наше сердце самое что ни на есть влюбленное...

Шмель, изловчившись, приложился губами к ее полной руке.

— Что вы, Евстигней Вахромеич, — испуганно отступила Агния Кирилловна. — Разве это дозволено?! — шепнула она, опасливо косясь на занавеску.

— Агочка, — жарко бормотал Шмель, — вы... Вы есть самая что ни на есть изюминка... А ихнее благородие есть кот. Ихнее благородие... Он всех нас и тебя, Агочка... как мышат — ам, и нету, стало быть...

— Тише, Евстигней Вахромеич. Ради бога, — испуганно взмахнула рукой Агния Кирилловна, зажимая ладонью рот Шмеля. Он слюнявил ее горячую, чуть влажную руку и что-то бормотал.

Вдруг Агния Кирилловна отшатнулась, Шмель подслеповато оглянулся.

— А... Рита... Первая дочь Гасана, стало быть, — с досадой пробормотал он.

— Проходи, Риточка, — ласково пригласила Агния Кирилловна. — Ты к кому? К отцу или ко мне?

Девушка молча стояла у входа. Широкое полное лицо выражало печаль. Не поднимая глаз, она теребила шнурки заношенного красного халата, который был надет поверх костюма из шкур. Халат был явно с чужого плеча, непомерно длинный и узкий для ее приземистой фигуры. Голова девушки была не покрыта, темные волосы, вырвавшись из косичек, спадали на глаза, щеки.

— Что случилось, Риточка? — обеспокоенная Агния Кирилловна подошла к девушке, взяла ее за руку.

— Мать помирает. Она хочет еще раз увидеть отца, — хмуро проговорила Рита.

Агния Кирилловна бросилась за ширму и, должно быть, оповестила Гасана. Сейчас же раздался его громкий недовольный голос.

— Ха! Гасан разве шаман?! Или Нифошка?! Кусок жирного мяса и бутылка спирта заменят сто Нифошек и шаманов!

Агния Кирилловна вышла поникшая. Она зашла в смежную комнату, вернулась с бутылкой спирта и большой миской. Толкнула в руки девушки миску, и они выбежали из юрты...

Юрта первой жены Гасана стояла рядом. Это было обыкновенное жилище охотника: небольшое, покрытое старыми оленьими шкурами, с очагом посредине и голыми закопченными стенами.

В юрте горел костер. Больная лежала на тощих шкуpax, покорно сложив руки на животе, и тяжело с перебоями дышала. Она встретила Агнию Кирилловну равнодушно. Отекшее лицо, покрытое крупной испариной, не выразило ни радости, ни горя. Агния Кирилловна опустилась перед ней на колени, отерла ее лицо рукавом халата, участливо спросила:

— Что с тобой? Где болит?

Женщина с трудом пододвинула руку к сердцу.

Агния Кирилловна беспомощно оглядывалась по сторонам. Рука женщины снова сползла вниз, дотронулась до ее пальцев, глаза указали на бутылку со спиртом. Агния Кирилловна налила немного в кружку, приподняла ее голову, влила спирт в рот.

— Я знала. Хозяин-Гасан стал первым в сопках, а я никуда не годной. Пусть духи возьмут мою душу, — больная со вздохом опустила голову.

Агния Кирилловна стояла на коленях. По щекам катились крупные слезы.

Вот так, может быть, придется доживать свои дни и ей. Может быть...

………………………….

Подснежник...

Еще вчера солнечные лучи шарили по серому пригорку, тщательно перебирая жухлые стебельки былинок, скрюченные березовые листочки, и не приметили ворсистый напряженный бутончик среди прели у корневища лиственницы. А сегодня он раскрылся, неторопливо расправил лепестки и стал осматриваться вокруг, от удивления покачивая головкой... Сзади в темных прогалах лиственниц еще прятались лафтаки ослизлого снега, а у подножия пригорка серело иглистое ледяное поле, простираясь направо и налево, в длину и вширь на десятки километров, с тихим шуршанием оседая под лучами солнца. Но подснежник жил, дышал, чутко вздрагивая бледно-голубыми лепестками. По соседству голубел еще один, там еще и еще...

Внезапно легкая тень накрыла подснежник. Смуглые тонкие пальцы нежно притронулись к лепесткам и вспорхнули. Раздался девичий голос, ломкий от волнения, как неокрепший ледок.

— Вергульки! Как здесь красиво. Вся гора смотрит голубыми глазками. Тайга надевает весеннюю одежду. Хотя этот лед на озере будет еще долго, цветы не боятся его. Они не увянут, пока не умрут.

Вера устало опустилась на землю. Она не хотела ни о чем думать, только смотреть и дышать. Да, дышать этим весенним воздухом, смотреть на просыпающуюся тайгу! Кто мог отнять у нее это право? Никто! Даже сам князь. Он может взять ее тело, но сердце Веры останется вольным, как этот маленький ветерок. Он трогает голубые лепестки — и они чуть вздрагивают, как будто вергулька хочет оторваться от земли и улететь вместе с ветром. Почему у Веры нет крыльев?! Почему она не может улететь отсюда далеко-далеко?! В город! В большой город. Там высокие дома и фонари на столбах. Вера хорошо помнит, что рассказывала мать! Но как Вера будет жить там, в городе?! Там нет сопок! Там нет деревьев! Там нет цветов! Одни большие дома! А Вера всегда привыкла видеть тайгу. Как она будет жить там? Но там не будет князя! Князь. Нет, Вера не хочет думать о нем. Не хочет!..

Вера сжимает смуглые пальцы. Нет! Она склоняется над подснежником, прикасается щекой к его бархатным лепесткам. Подснежник щекочет кожу. До ушей Веры доносится песня. Тихая, печальная:

Это поет Рита. Она вышла с большой вязанкой корья осины за спиной. Видно, собралась дубить кожу...

— Рита! — кричит Вера. — Иди ко мне. Твоя песня говорит голосом моего сердца. Иди ко мне!

Девушка поднимает на нее хмурый взгляд, прибавляет шагу. Хочет пройти быстрее мимо.

— Рита! Сестра!..

Рита останавливается, с неприязнью оглядывает Веру.

— Сестра? Рита и Вера — сестры?! Посмотри на свои пальцы. Разве когда они видели работу? Твои глаза никогда не видели дыма и слез. Разве эта черная вода похожа на этот лед, хотя они одно и то же?!

Девушка поворачивается и быстро уходит прочь. У Веры опускаются руки. Она растерянно смотрит на свои тонкие хрупкие пальцы, по щекам катятся слезы. Почему ее никто не любит? Почему все люди обходят ее? Разве Вера сделала им плохое?..