Владимир Корнаков - В гольцах светает

За окном стоял погожий весенний день. Дышали под солнцем прибрежные тальники и отвалы промытой лотками породы... Сколько ее, пустой и золотоносной земли, вывернуто за пятнадцать лет! Она высится огромными курганами и небольшими холмиками... могильными! Да, да. Вон и березка стоит — точь-в-точь крест. Странно, как это не бросалось в глаза прежде! А там свежевырытая продолговатая яма... И от всей этой непривычной тишины веет чем-то замогильным...

— Нервы, — тихо обронил Зеленецкий. — Нервы... Он защелкнул створки на крючки, вернулся к столу, сидел долго, стиснув голову ладонями.

— Как же газета попала в мой дом? Кого мне благодарить за эту услугу? Господина исправника? И он, похоже, куда-то спешит!

Что ж, во всяком случае важно одно: буря не застигнет меня неожиданно.

Буря, гроза... Какие события назревают в центре России? Сколь они опасны? Когда он вспыхнет, этот «решительный бой», о котором заявляют пролетарии?.. Каков его конец, если он состоится?.. Невозможно допустить, что империя рухнет, как то вековое дерево!.. Впрочем, все это пустые размышления...

Управляющий решительно поднял голову, глаза холодно сверкнули.

«В конце концов я лишь мелкий чиновник и управляющий!.. Что же мне делать? Что? Ах, да, принимать меры, как это благоразумно советует господин Зольберт. Прекрасно! Он, кажется, задумал улизнуть. Что ж, и мне здесь не вековать. К тому же я располагаю собственным золотоносным участком. При удаче я в короткий срок обеспечу себе безбедную жизнь...»

Зеленецкий тщательно пригладил жидкие волосы.

«Начнем по порядку. Сперва письмо господину Зольберту, потом письмо князю Гантимурову, затем Герасим, потом господин урядник и рабочие... Итак, ничего существенного не произошло. Я позволю себе сделать это своей маленькой тайной. Да, даже по отношению к господину уряднику. Как же князь? Осведомлен? А писарь? Зачем он пожаловал на прииски? Любопытно. Да. Чертовски любопытно!.. Что ж, посмотрим. Как трактует Библия, тайное становится явным...»

Первое письмо Зеленецкий написал быстро, подробно сообщив о катастрофическом положении на прииске, и не без умысла: предупреждая хозяина, он снимал с себя ответственность за последующие события. Над вторым письмом, хотя и в несколько строк, думал долго. Исполнить указания хозяина и умножить счет управляющего мог единственный человек — Гасан. А характер эвенкийского шуленги и своего шурина Зеленецкий знал очень хорошо...

Управляющий перечитал письмо, удовлетворенно потер тонкие пальцы: превосходно! Потом он попросил Лизу позвать Герасима. С ним разговор предстоял особый, от которого во многом зависел успех задуманных мероприятий.

Герасим будто ждал приглашения, явился тотчас и как именинник — в алой толковой косоворотке под белым крученым пояском, в новенькой суконной паре, начищенных сапогах. Борода была коротко подстрижена, только прическа составляла исключение: непокорные волосы дыбились, торчали взъерошенной щеткой... Вообще с того вечера, когда он полуживой и оборванный вернулся из тайги, в нем произошла резкая перемена. Причина благодаря тетушке Анне, конторской сторожихе, которая была единственным очевидцем появления Герасима, не осталась секретом. Через час в доме управляющего, куда в первую очередь прибежала сторожиха, стало известно, что Герасим вернулся из тайги чуть ли не при смерти и не в своем уме. Что он лежит в бреду, называет себя каким-то страшным зверем, ругается, вспоминает какого-то парня орочена и вообще несет всякую несуразицу. Но главное, что удалось уяснить тетушке Анне, — это то, что Герасим где-то в Углях открыл золотую гору и что он без ума любит Елизавету Степановну. А еще через четверть часа, после посещения конторки Зеленецким и Лизой, об этом знал чуть ли не весь прииск. С тех пор разговор о золотых россыпях Герасима и его предстоящей свадьбе занимал досужие языки приисковых молодок. Кое-кто из разбитных мужиков пытался завести с ним дружбу, но безуспешно. Герасим почти нигде не появлялся, кроме дома управляющего, и то только по приглашению.

Зеленецкий встретил Герасима с серьезным лицом. Провел в кабинет, предложил сесть.

— Я пригласил тебя, Герасим, по очень серьезному делу, — управляющий постучал пальцами по столу.

— Об чем разговор? — Герасим, не поднимая глаз на Зеленецкого, вытащил кисет, поискал бумагу в карманах, не нашел, зажал кисет в руке.

— Ты видишь, что положение на прииске катастрофическое. Шурфы заливает водой, пески лежат непромытыми... Люди отказываются работать, требуют надбавки, а где я возьму деньги? Мне нужна твоя помощь.

— Угли, — усмехнулся Герасим. Управляющий бросил на него молниеносный проницательный взгляд.

— Я серьезный человек, Герасим. Сказки меня не соблазняют.

— Угу, — Герасим заметил на столе газету. Однако продолжал тискать кисет в кулаке...

— Как тебе известно, я располагаю собственным золотоносным участком. Хочу начать его разработки безотлагательно, к этому меня вынуждает обстановка на прииске.

— Вольному воля, — заметил Герасим с заметным облегчением. Невольный вздох, который пробился из глубины его души, и то, как опали его мускулистые плечи, выдавая спад напряжения, не прошли мимо Зеленецкого. Он насторожился: «Что там внутри у этого человека? Глыба, скала, голец! Разумнее оставить его на минутку наедине с Лизой. Солнечный луч любой камень превращает в щебенку: а голец — в потоки воды...»

Управляющий встал.

— Извини, Герасим, мне надо к господину уряднику. Я скоро вернусь. Прошу подождать меня... Лиза!..

В дверях тотчас появилась белокурая головка:

— Я слушаю, Арнольд Алексеевич.

Герасим тяжело повернулся на стуле, стиснул кисет.

— Я ненадолго отлучусь, — Зеленецкий ласково коснулся пальцами пушистых локонов девушки. — Так что Герасима оставляю на твое попечение.

Домик-конторка урядника Комлева по соседству с просторным домом управляющего, обнесенным глухим забором из дранья, казался крохотным и убогим. То же проглядывало и внутри помещения, перегороженного дощатой заборкой. Массивная лавка, вытесанная из полукругляка, такой же стол и две табуретки, топчан, портрет Николая Второго, железная печь — все убранство служебной половины.

Урядник сидел за столом, читал только что полученное предписание полицейского управления, потел. В углу на лавке дремал стражник, склонив голову на дуло карабина. Дочитав письмо, Комлев поднял вопрошающий взгляд на Зеленецкого, с яростью рванул ворот мундира.

— Требуют усилить меры по пресечению агитации. Брать на учет крамольников и... А кто будет сполнять это? Кто?! Разве эти... воши, — урядник метнул яростный взгляд на прикорнувшего стражника. — Чего киснешь? Марш сполнять службу, немедля!