Владимир Корнаков - В гольцах светает

— Митингуете! Погодите у меня, канальи! — разъяренный урядник подскочил к Шмелю. — А, господни писарь! И ты митингуешь!

Шмель встал, покачиваясь, поддернув штаны, обобрал налипшую на них траву, почесал за ухом.

— А, господин урядник, стало быть, всей своей личностью!

— Воша! — воскликнул Комлев. — Митингуешь!

— Ни-ни, — замотал головой Шмель. — Мы, как служебная личность, могем обидеться, потому как воша — насекомое паразитическое, стало быть, не имеет никаких занятиев, только бегает от одной личности к другой...

— Молчать! — рявкнул Комлев.

— Молчать мы тоже не могем, потому как имеем человеческое обличье, а лаять не привыкли, стало быть, до этого не у кого было...

Комлев ошалело таращил глаза на подвыпившего писаря, забыв даже, что их разговор с интересом слушают золотнишники. А тот продолжал себе.

— Мы, как служебная личность, недавно имели разговор с ихним благородием исправником Салогубом... Мы самолично привезли вам ихнее распоряжение в письменности... А еще мы доставили вам газету, а в ней тоже пропечатано касательно вас... стало быть, говорится, рабочие народы встают на кровавый бой, долой царя...

— За решетку, — наконец прохрипел урядник. Он схватил писаря за рукав, с силой дернул, Шмель упал. Однако тотчас поднялся, невозмутимо отряхнул штаны.

— Мы могем обидеться, стало быть, ихнее благородие или ихнее превосходительство могут получить сообщение в письменности о том, как вы во время ярмарки в Остроге собираете пушнину в самоличных целях...

Комлев крякнул, оглянулся. Рядом с ним, качаясь, как маятник, с опущенной головой и растрепанный стоял Павел. Он был сильно пьян.

— А-а, ты Павел Силин! Митингуешь! — прорычал урядник. — По тебе давно плачет решетка!..

— Никак нет, ваше благородие, пьем-гуляем, а решетка и на ум не идет. — Павел дал резкий крен в сторону, натолкнулся на Шмеля. Шмель боднул головой, протер глаза: ведь еще минуту назад этот бородач был трезвехонек!

— Пьешь-гуляешь и неповиновение высказываешь!

— Какое же веселье-гулянье без песни, а как запоешь — все на свете забываешь, даже о вашем благородии, — Павел надежно удерживался за рукав Шмеля.

— Некогда мне рассуждать с вами, — напыжился Комлев. — Марш в поселок! Господин управляющий будет говорить с вами. В вашем же интересе...

Урядник свирепо глянул на хмельного писаря, круто повернувшись, пошел прочь.

— Давно бы так, ваше благородие, — улыбнулся ему вслед Павел, выпрямляясь во весь свой богатырский рост. — Но а ты хошь и не нашего поля ягодка, а отбрил их благородие по-нашенски. Теперь будет наворачивать без оглядки до самого поселка.

Золотнишники, окружившие Павла и Шмеля, рассмеялись.

— Слышь, о каком кровавом бое ты вел разговор? А? — Павел пристально взглянул в лицо писаря.

— А стало быть, о... — Шмеля вдруг осенила догадка: долой царскую личность — узнают, не возьмут денежки! — Стало быть, ни о какой... Мы с самоличной целью попугали их...

Силин хмуро теребил бороду.

— Ты хотел сделать меновую. Мы заберем твои деньги, за пятирублевый — золотник. Только в загашниках золотишко не таскаем. Пойдем в поселок.

Шмель согласился, прикинув: восемьсот рублей с лишком — почти два фунта золотого песка!

— Мы тоже с понятиями, хоть и имеем жалостливость расставаться с царской личностью...

Собрание золотнишников проходило возле приисковой конторки. Пришли все. Не было лишь урядника и его стражников. Рабочие курили, сдержанно гудели, перекидывались словами.

— Уговаривать небось будет.

— Не выйдет.

Но когда на крыльцо вышел управляющий, гул понемногу улегся.

— Я пригласил вас, — начал управляющий, по привычке пригладив волосы, — чтобы вместе с вами обсудить один вопрос...

Среди рабочих прокатился сдержанный гул. Послышался насмешливый голос.

— Обсуждала свинья с гусем, как согнуть дышло, да криво вышло!

В ответ — смех. Но Зеленецкий как будто не слышал, продолжал спокойно:

— Обсудить серьезный вопрос. Прииск стоит второй день. Пески лежат. Вы отказываетесь работать. Но вы понимаете, я лишь управляющий. Без указаний на то хозяев не могу как-то облегчить вашу жизнь...

— Отсюда бы и начинал. А то начал во здравие, а кончил за упокой.

— Тогда не о чем разговаривать. Айда по домам...

— Стойте, — поднял руку Зеленецкий. — Так как я отвечаю за прииск, я на свой страх и риск разрешаю вам промывку трети всех песков для своих нужд. Указание дано, приказчики отведут пески. Промывать в нерабочие дни. А обо всем остальном позаботитесь сами.

Рабочие заволновались:

— На кой нам золото, если жрать нечего? Ведь лавка торгует на деньги...

Шмель так и подскочил на месте! Крутнулся, вежливо тронул за рукав Герасима, с которым стоял рядом возле крыльца.

— Мы извиняемся за беспокойственность, стало быть, имеем желание узнать: по какой стоимости можно заменить деньги на золото?

— Всяко, — буркнул тот. — Подыхать с голоду будешь — золотник за копейку отдашь...

Управляющий продолжал:

— Золото из этих песков все будет принято на деньги, как подъемное [18] Иногда рабочему выпадало счастье найти золото до промывки, прямо в шурфе. Это обычно крупные самородки. Найденное золото считалось его собственностью и скупалось компанией по казенной цене. . — Зеленецкий сделал паузу, достал из кармана пиджака крупный самородок, бросил одному из рабочих. Самородок пошел по рукам. — Далее, есть сведения о богатом месторождении наземного золота, которое, по приблизительным подсчетам, даст три-четыре золотника на пуд породы. Этот самородок оттуда. На этих же днях туда необходимо отправить разведку. Исследовать месторождение, подготовить жилье, с тем чтобы к концу лета начать его разработку. Нужно двух человек. Решайте сами, кого отправим.

Толпа всколыхнулась:

— Павла! Силина!

— Старикана! Старикана! Ножина!..

Зеленецкий внутренне усмехнулся: «вот вам и демократизма», господин урядник. Довольный собой, он наблюдал за рабочими, которые передавали самородок из рук в руки, оживленно переговаривались. Самородок дошел до Ножина и Силина, которые стояли рядом, могучие, как кедры, бородатые. Вот он тускло засиял на ладони Ножина. Глаза темнокожего великана вспыхнули, он дотронулся до своей цыганской бороды, с наслаждением погладил. Донесся его глухой голос:

— Всю жизнь золотарю, а этакого держать не доводилось. Барашка!

Управляющий снова усмехнулся.

Ножин и Силин перебросились двумя словами. И вот раздался громкий, как всегда чуть насмешливый голос Павла.

— Золотишко и верно богатое. Этакие камушки с неба не валятся, хоть и говорят, что господь славный парень. — Он подбросил самородок, поймал, помолчал, будто прислушиваясь к отзвуку слов в сердцах товарищей, продолжал решительно: — Перебраться на другое место просто, да не совсем. Ребятишки, скарб кое-какой. Потом заработки... Я к тому веду, хозяин, что надо, как говорят, договориться на берегу, а после лезть в воду. Ты подумал, теперь нам дозволь хорошенько обмозговать...