Владимир Корнаков - В гольцах светает

Тогда люди поняли, что необыкновенная сила Гуликанов не в двух, а в четырех руках. Поняли — и перестали ходить по тайге в одиночку. Так между ними родилась дружба. Но не всем пришлось по сердцу, что люди стали жить семьями. Особенно не понравилось это злым духам. Они рассердились, что люди научились обходиться без их помощи, перестали бояться и уважать их. Они решили разлучить Гуликанов, чтобы убить дружбу, а с ней — и силу людей. И поставили между ними большую гору. Сильно плакали Гуликаны. Тайга и сопки содрогались от их плача, а слезы потекли двумя большими реками. Они хотели соединиться сразу, но злые духи стали бросать на их пути камни и ставить горы. Со злым ревом катились слезы Гуликанов там, где на их пути лежали камни. Бешено метались, обходили их и снова хотели слиться. Однако злые духи снова загораживали путь. Так продолжалось много дней, наконец злые духи устали бороться с Гуликанами. И вот Гуликаны снова вместе!

Так родились в сопках эти реки-братья. Поэтому в верховьях они шумят и сердятся, а в низинах, где сливаются, текут спокойно и тихо.

Аюр стоит на высоком обрыве и из-под ладони всматривается в противоположный берег, окаймленный узкой зеленой полянкой, на которую надвигаются скалистые горы. На краю прибрежной поляны среди черемушника высится вместительная юрта Тэндэ. К ней и прикован взор Аюра. Он добродушно щурит глаза, защищаясь ладонью от ослепительных лучей, на лице его радостное ожидание.

Внизу, у подножия двухсаженного яра — темные волны Гуликанов. Правда, они только кажутся темными, на самом деле воды Гуликанов прозрачные, как слеза, но глубина придает им густую синь. Даже июньское солнце, которое только что оторвалось от верхушки сопки и косо полыхнуло по волнам Малого Гуликана, не смогло разрезать эту живую массу, достать дна. Малый Гуликан пылал, в то время как его старший брат все еще сонно перекатывал волны, прячась в легких полутенях лесистых гор...

Аюр по-прежнему стоял неподвижно.

— Идут! — вырвался из его груди радостный возглас, когда возле юрты Тэндэ показалась праздничная толпа. Он быстро повернулся и с улыбкой поспешил к жилищу Дуванчи.

— Солнце бежит по небу со скоростью оленя. Смотри не проспи солнца! — крикнул Аюр, просовывая голову за полог.

— Разве можно проспать солнце, которое несет радость? Я уже на ногах, — послышался бодрый голос Дуванчи.

— Я сбегаю посмотрю маленького Павла и вернусь, — предупредил Аюр, опуская полог.

Он на ходу потрепал упрямые загривки повзрослевших щенков, зашел в свою юрту, которая стояла на зеленом обрывистом мыске, омываемом обоими Гуликанами.

В берестяной юрте было прохладно. Солнечные лучи пробирались в дымоход, ударялись в жердье и рассыпались по стенам веселыми зайчиками. Они заглядывали в люльку, подвешенную низко над полом, ласкали смуглую щеку малыша. Любопытные зайчики, видно, доставляли сыну одно удовольствие. Он смешно топорщил пальчики, стараясь схватить их ручонками, и, целиком поглощенный этим занятием, вовсе не замечал отца.

— Маленький Павел уже проснулся. Он немного должен побыть один, — тихо прошептал Аюр и осторожно вышел.

Дуванча уже ждал его. Легкий праздничный наряд, который он надел впервые, делал его стройнее, торжественнее. Просторная темно-зеленая рубаха, выпущенная поверх темных штанов, перехвачена ярким пояском; на ногах — легкие дымленые унты с узкими голенищами выше колен; на поясе — цветная бахрома ремешков, заплетенных в косу.

— Сын Луксана перестал видеть того, кто носит одну косу, — с деланной обидой заметил Аюр и весело рассмеялся. — Равная солнцу взяла у него слух и зрение. Я стою рядом с ним уже столько времени, а он не видит меня.

— Солнце приносит людям радость. Когда оно стоит перед глазами, они не видят ничего больше, — смеясь, ответил Дуванча. — Я вижу, что великий охотник тоже надел на себя легкую одежду и быстрые унты?

— Сегодня и старики не захотят сидеть на месте, — с добродушной улыбкой ответил тот, одергивая темно-синюю, немного тесноватую рубашку, подпоясанную в талии алым кушаком.

Перебрасываясь шутливыми словами, Аюр и Дуванча направились к середине поляны, протянувшейся берегом Большого Гуликана.

По обеим сторонам поляны суетились оживленные, празднично одетые люди. Радостные, возбужденные голоса, счастливый смех подтверждали, что их сердца сияют, как и эта поляна, одетая росой и первыми ранними цветами, что сегодня ни у кого из них нет печали и заботы. Вернее, забота была. Но может ли такая забота омрачить сердце, когда человек готовит себя и свое жилье к празднику? От этого он испытывает лишь радостное нетерпение. Люди готовились встретить большой праздник — начало цветения и ликования природы, к которому обычно приурочиваются свадьбы, и праздник становится вдвойне радостным. И уж в этот день в стойбище не встретишь ни одного равнодушного или безучастного лица!

...Там и здесь полыхали костры, на которых обжаривались туши коз, лопатки и стегна оленей, подвешенные над огнем и нацепленные на вертела, висели закоптелые артельные чаши, медные и жестяные котлы. Возле котлов сновали проворные женщины. Здесь же толкались ребятишки, приспосабливая к огню палочки с нанизанными кусочками мяса. Мужчины держались особняком, разрешая вопросы предстоящих игр то громко и возбужденно, то переходя на таинственный шепот, прерываемый сдержанным смехом. Поляна представляла два лагеря: один — сторону невесты, другой — сторону жениха. Их разделяла широкая, в сотню шагов, ничейная полоса поля, в конце которой красовалась белоснежная юрта для новобрачных, украшенная полосками цветной материи.

Неподалеку от юрты, около крохотного костра, сидели Куркакан и шаман второго стойбища. Между ними в земле торчали два вертела со вздетыми на них тушками тетеревов. Ароматное мясо птиц, откормившихся за зиму на богатых ягодниках, слегка шипело, обильно и горячо сочило на свежую зелень. Это были не просто тетерева, которые во множестве населяют тайгу, а птицы, добытые жильными петлями во время их брачной песни. Вместе с зелеными почками березы они впитали в себя великую силу предсказывать людям тайги их судьбы. Человек, «наделенный духами», тонкой наблюдательностью, лишь мимолетно взглянув на грудную кость испеченной птицы, без большой ошибки скажет: будет ли летняя тайга изнывать от зноя или сопки потонут в вязком тумане дождя... Поэтому тушки тетеревов были отнесены на почтительное расстояние от пламени, и шаманы то и дело ощупывали их, обсасывая пальцы.

Глаза Куркакана шныряли по поляне. Он внимательно прислушивался к голосам охотников.

— Первые зеленые дни обещают хорошую охоту.