Владимир Корнаков - В гольцах светает

— Найдется ли кто в пугливом стаде, кто не боится волн Гуликана?! Гасан даст ему этот мешок, — старшина тряхнул тугим кожаным кисетом. Развязал шнурок — по ладони поползли золотые таракашки. — Здесь больше, чем стоят все ваши глупые головы. Гасан отдаст все это одному смелому!

Голос старшины звучал насмешливо. Цепкие глаза выхватывали кого-нибудь из толпы, и тот хмуро отворачивался...

— Среди длинноухих Зеленеца нет ни одного с сердцем мужчины. — Глаза Гасана нащупали длинную фигуру Шмеля. — Может, сам с мордой лисицы не боится Гуликана? В сердце Шмелишки больше любви к желтым крупицам, чем к своему длинному телу.

Шмель отвел умильный взгляд от мешочка, подавив вздох, с достоинством ответил:

— Я теперича никаких общих делов с господином шуленгой не имею. Душа претит, стало быть.

— Ха! Твой тощий зад надо завернуть в юбку. Зря носишь штаны.

Среди стражников послышались возмущенные голоса:

— Насмехается, идол. Вроде и не люди перед ним.

— Изголяется, душу изматывает, а мы слова сказать но могем...

Стражники вопрошающе поглядывали на старшого, но тот угрюмо отмалчивался. Гасан продолжал издеваться, подкидывая на руке кисет с золотом.

— Среди длинноухих нет мужчин. Может, Миколка сделал вас женщинами? Надо снять с вас штаны... Может, вы способны носить детей? Ха-ха-ха!

Гасан самодовольно смеялся, прямо в сумрачные лица людей.

В эту минуту к нему подошел Герасим. Подошел своей неторопливой цепкой походкой, остановился, словно обожженный солнцем камень против сопки.

— Дай сюды, — процедил он сквозь зубы и, протянув руку, выдернул кисет из властной пятерни шуленги. Широко размахнувшись, он швырнул золото в свинцовые волны.

По берегу пробежал одобрительный гул.

— Так его, Герасим! Так его басурманина, по-нашенски...

— Уу-ух, молодец этот Гераська!

Гасан смотрел на дерзкого угрюмца, щеки его постепенно краснели, глаза тонули под пухлыми веками.

— Ха! Приказник Зеленеца! В руке Гасана он отдаст душу Миколке!

Могучая лапа старшины поднялась и, хищно растопырив пальцы, двинулась к шее Герасима, по-бычьи пригнутой, напряженной. Но цели не достигла. Железные пальцы Герасима впились в нее, остановили — на пухлую ладонь Гасана звучно шлепнулся кожаный мешок с золотом.

— Тута больше, чем весишь ты с потрохом. Лезь в реку! Или боишься замочить портки? — в глухом голосе Герасима клокотала ненависть, узловатые пальцы судорожно сжимали чехол с ножом, висевший на поясе. Страшен был и Гасан в своем бешенстве. Казалось, вот-вот он ринется на противника, сомнет, растопчет. Но Герасим был не один. Это чувствовалось и в напряженном молчании, и в горящих ненавистью глазах людей, которые теперь уже не опускали головы под пронизывающим взглядом старшины.

— Будяр! Пугливое стадо сбилось в кучу. Гасан бы раскидал вас, как муравейник. Но он должен идти. Его ждет сам царь! — шуленга круто повернулся к реке, с неукротимой силой взмахнул рукой — второй кисет с золотом полетел вслед первому. — Гасан пойдет!.. Назар!..

Глаза старшины выхватили испуганного парня, но тот сейчас же юркнул за спины своих товарищей.

— Здесь нет того, кого зовет хозяин-Гасан.

— Будяр! — Гасан сорвался с места. Назар беспомощно оглянулся на мрачные лица стражников, заметил Дагбу, который стоял ближе всех, рядом с Павлом, схоронился за него.

— Собака, показывающая хвост! — Гасан, тяжело сопя, надвинулся на Дагбу, отшвырнул плечом, как ветку на пути.

— Ха! Детеныш длинноухого хочет стать на дороге самого Гасана... Гасан здесь хозяин!

Дагба, как дикая кошка, прыгнул вперед, снова встал перед взбешенным шуленгой, загораживая перепуганного Назара.

— Ты собака-человек! Дагбашка пропадет, подохнет, но не уйдет. Тайга ничья. Тайга моя, Пашкина, его — всех, кто здесь!

Гасан застыл от неожиданности.

— Что говорит щенок, который вертится под ногами Гасана?!

Гасан рванулся и остановился, услышав тихий насмешливый голос, который отчетливо прозвучал среди всеобщего молчания:

— Но будет. Помиловались и будет. А он сказал верно. Тайга не твоя — царская.

— Ха! Гасан и царь — одно и то же!

Павел расхохотался, да так весело, что не удержался Дагба, заулыбались стражники.

— Елки-палки, и веселый же ты человек! «Гасан и царь — одно и то же». Да кто ты? Листок на этой березине. Царь чуток дунет и ты затрепыхаешься, дунет похлеще — и нет тебя. Нету Гасана! Чуешь?

— И пропал Гасан, подох, как травка под косой, — подытожил Дагба.

Гасан ошалело смотрел на Павла. Смотреть приходилось снизу вверх, потому что тот был почти на голову выше.

— Твоя борода зачем здесь? — наконец воскликнул он.

Павел, скрестив руки на груди, улыбнулся.

— Да вот пришел поглядеть, как ты будешь мочить портки в этой речонке. Погляжу, не понапрасну ли ты носишь штаны...

— Сто чертей Нифошки! Смотреть лучше, чем делать! Но твоя борода увидит, что у Гасана сердце сильнее, чем у всего стада длинноухих!

Шуленга с достоинством повернулся и грузно зашагал к берегу.

— Собака-человек, — прошептал ему вслед Дагба.

— Да. Но в нем есть что-то от этой стремнины, — тихо ответил Павел...

Гасан остановился на прежнем месте, обвел тяжелым взглядом берег.

— Сгинем, хозяин. Чует моя душа. Не к добру это воронье каркает, — обронил старшой, хмуро глянув на ворона, который по-прежнему кружил в лазоревом небе, рассыпая нудный скрип. Гасан обдал его насмешливым взглядом, властно махнул рукой.

— Назар! Лук!

— Хозяину-Гасану нет равных по стрелам! — громко крикнул Назар, подбегая к хозяину и протягивая лук.

Лук перегнулся вдвое в могучих руках. Почерневшее, отшлифованное ладонями дерево, казалось, испустило гулкий вздох, который на миг заглушил рокот реки. Тетива не выдержала. Скрученные жилы лопнули со звуком перетянутой струны. Дерево спружинило, хлестнуло по воздуху. Рука Гасана отлетела назад. Он дернулся всем телом, однако удержался на ногах. Пока люди успели осмыслить, что произошло, злополучный лук и стрела полетели в волны. Гасан взревел.

— Будяр! Сто чертей Нифошки и лихорадка Гантимура! Ружье!

Однако в толпе мешкали. Тогда Гасан подскочил к молодому кряжистому стражнику, что стоял ближе всех, опираясь на карабин, и выхватил из его рук ружье.

Все произошло молниеносно. Лязгнул затвор. Грохнул выстрел.

Последний крик ворона застрял в глотке, крылья надломились, и он растрепанным комком плюхнулся в воду.

Над толпой раздался торжествующий возглас.

— Первый по стрелам хозяин-Гасан!..

Старшина сунул в руки опешившего парня ружье.

— Назар сказал не все. В сопках есть один, кто не боится Гуликана. Это сам Гасан! За ним пойдут все...

Люди снова молча, выжидательно смотрели на старшого, на него набросился и Гасан: