Владимир Корнаков - В гольцах светает

Не переставая вздыхать, отец Нифонт наливает в рюмку ликера, жует губами...

Первый выезд внес в его душу смятение. Этих людей, которых он насильно приобщал к вере христианской, от которых охотно принимал приношения, теперь не узнавал. Он видел этих трудолюбивых — порой веселых, порой угрюмых, но всегда одинаково честных и добродушных — людей в их многотрудной повседневной жизни. Да, нелегкой жизни. Здесь вплотную ему довелось столкнуться с беспредельной властью шамана, который держит их в постоянном страхе, безнаказанно вершит свои темные дела. Он почувствовал, как крепки еще ядовитые корни языческого поклонения, как святы подчас порочные обычаи истлевших предков! Но понял он и другое. Понял, что в душе забитого темного народа назревает перелом, и впервые почувствовал гордость за свои дела. Это чувство пришло к нему в тот день, когда люди с радостными лицами несли к нему своих младенцев для крещения. Темнота и суеверие, которые представлялись ему в образе Куркакана, отступали перед лицом христианской церкви.

Далеко уходит в своих призрачных мыслях отец Нифонт. Ему мерещится школа при церквушке, где он обучает этих маленьких дикарей закону божьему; вместо Куркакана — доктор в белом халате, маленькая больница, а в ней счастливые женщины-роженицы; радостные лица охотников, вырванных из когтей смерти. Многое-многое другое мерещится старику под таинственный шепот Гуликанов.

— Благослови, господи, на дела православные, — шепчет он, прислушиваясь к голосам на улице. — Дай сил и разума...

Одернув полы ветхой рясы, отец Нифонт выходит из палатки. В двадцати шагах пылает костер. Вокруг него тесным кольцом сидят мужчины. Они переговариваются, смеются — около костра царит оживление. Отец Нифонт усматривает и причину веселья: спирт. Бутылка идет по кругу из рук в руки.

— Испепелит их зелье сатанинское, как полымя великое, — вздыхает священник. — Вот и Козьма Елифстафьевич крепкой души был, царство ему небесное, а пристрастия к зелью не избег. Эха...

Еще раз вздохнув, отец Нифонт скрывается в палатке...

У костра хозяйничает Семен. Он пришел пьяным и не с пустыми руками. При нем оказалось две бутылки спирта. Истомленные ожиданием люди встретили его оживлением: кто-то сбегал за дровами и подшуровал костер, кто-то принес кружку, кто-то раздобыл кусок лепешки и мяса.

— Хозяина-Гасана проглотил Гуликан,— сбивчиво бормотал Семен, пуская новую бутылку по кругу. — Да, проглотил вместе с новыми унтами... Разве от этого в сопках стало темнее? Хозяин-Гасан всегда любил Семена. Гасан хочет, чтобы все люди пили немного спирта за то, что его проглотил Гуликан. Да...

Под пьяное бормотание Семена мужчины проглатывали свою порцию. Голоса становились громче.

— Пропал хозяин. Совсем пропал, пожалуй.

— Он заставлял сопки плакать.

— Он отнял солнце у дочери своей жены.

— Плохое сердце стало у хозяина Гасана. А разве он не был самым сильным охотником, когда не знал его царь?

— Кто будет привозить еду и товары? Если бы не пропал он, сейчас не пришлось бы ждать купца Черного. Кто станет кормить людей?

— Голод идет в сопки!

Назар вынырнул из темноты, присев в кругу опешивших людей, хмуро добавил:

— Русские идут в Анугли, чтобы перевернуть землю, распугать зверей. Их ведет первый приятель Аюра — Пашка. Это видел я.

Молчание. Известие поразило людей, как молния.

— Что ты говоришь?!

— Русские идут в Анугли, чтобы сделать там прииск. Тропу им показал Дуванча, подаривший им вот это.

Люди осматривали человечка, лица их мрачнели.

— Его подарил русским сын Луксана, показавший тропу в Анугли Пашке и его приятелям, — лепетал Назар. — Они хотели убить меня, но я не зря имею две ноги. Я за луну сделал два перехода и только что пришел на берег...

— Ойе! Ноги несли Назара действительно быстро: его тело пропахло спиртом и юртой Куркакана! — раздался насмешливый голос Дуко. Однако реплика осталась без внимания. Слишком ошеломляющим было известие.

— Русские принесут в сопки голод.

— Зачем Дуванча привел в сопки русских?

— Не живет ли в его сердце, как и в сердце Аюра, большая любовь к русским? А разве сам губинатр не стал для него отцом, — тихо прозвучал голос откуда-то из темноты. Никто не догадался, что это говорит Куркакан, никто не подозревал о его присутствии.

— Большая любовь к русским? Но разве он перестал любить сопки. Может, он разучился пускать стрелы?

Дуко не досказал всего, что хотел, отступил в сторону, ощутив на руке прикосновение костыля шамана. Однако Куркакан предпочел не приближаться к костру. Опершись на костыль и оставаясь в тени, он внимательно изучал угрюмые лица охотников.

— Великий Дылача закрыл свое лицо тучами, — начал он скорбно. — Он увидел, что люди забыли обычаи отцов, следы которых хранит эта земля. Люди отдали души своих детей в руки Миколки. Не сделавшие еще шага на земле не найдут пристанища в низовьях Большой реки.

Куркакан оглянулся: люди слушали его. Он повысил голос.

— Но великий Дылача видел, что не сами люди шли в эту поганую юрту. Их заставил человек вашего рода, но ставший тенью Миколки Угодителя и приятелем русских.

Шаман выпрямился, точно слова, которые он высказал, принесли облегчение. В полной тишине готовился он к решительному броску. Люди у костра тоже собирались с мыслями, молчали.

— Только один человек может заставить замолчать облезлую ворону. Это — Аюр, — тихо прошептал Дуко. — Только Аюр...

Люди молчали. Куркакан не спешил, выжидал. Поднялся Дяво. Он с трудом полураспрямил сухонькое тело, пожевал губами.

— Дяво столько видел солнце, сколько листьев на самой большой белостволой. Русские приносили слезы, но он видел и других русских, которые отдавали охотнику последнее, что у них оставалось. Назар мог увидеть не то, что сказал язык. Он мог увидеть не тех русских... Надо идти к Аюру...

— Дяво говорит немного правильно. Но что скажет Аюр? Разве идущий в Анугли не приятель ему? — схитрил Куркакан.

Люди зашевелились, одобрительно загалдели. Семен приподнял голову, сел.

— Спирту. Я хочу выпить за то, что Гасана проглотил Гуликан... Я сейчас пойду к великому охотнику...

— К великому охотнику!

— К сыну Луксана!

— Они должны сказать!

— Пускай скажут.

Поляна зашуршала от десятка проворных ног. Позади всех ковылял Семен. Куркакан выждал, подошел к Назару, который лежал возле костра, ткнул ногой в бок. Тот вскочил, бессмысленно озираясь, но костыль шамана быстро заставил его прийти в себя. Назар поплелся к берегу. Вслед за ним двинулся Куркакан.

Берестяная юрта Аюра находилась на крутом берегу Гуликана. Дуко ворвался в нее как вихрь. Адальга встретила его изумленными глазами, Аюр — добродушной улыбкой.