Мария Верниковская - Ненаписанные страницы

Ей, Костровой, — повезло. Над ее юностью стояли люди, сошедшие со страниц книг о гражданской войне. Для них такие, как она, были не отдаленным «поколением будущего». Люди в гимнастерках и кожаных куртках ничем не подчеркивали разницу в годах, в положении. Они шестнадцатилетних ребят и девчат как равных впрягали в одну с собой упряжку, при этом большую тяжесть старались незаметно взвалить на свои плечи. Они были всюду рядом — на субботнике, на волейбольной площадке, в клубе на комсомольском вечере.

И как отрадно, что в зрелые годы, может быть, наиболее трудные, те же люди, но с поседевшими висками, оставляли след в ее судьбе. Это и Павел Иванович Буревой, и секретарь горкома Глазков, и директор завода Лобов. Не будем возводить их в степень культа, назовем их, коммунистов, ленинским словом — авторитеты.

«Рабочему классу, — говорил Владимир Ильич, — ведущему во всем мире трудную и упорную борьбу за полное освобождение, нужны авторитеты…»

Авторитет директора завода. Как он много значит для коллектива, для рабочего, инженера, начальника цеха! Институт всем выдает одинаковые дипломы инженеров, а диплом директора выдает жизнь. Удерживают его те, кто отмечен особым талантом руководить, кто умеет выбирать правильное направление, умеет заставить людей верить в это направление, вести их за собой. Такого директора уважают. Сидит он в президиуме, а люди думают: «Это их завод в президиуме». Избрали директора в ЦК — каждый думает: «Завод избрали». Во всяком случае она, Кострова, всегда испытывала такое чувство, когда выдвигали куда-нибудь Лобова.

Совсем иное отношение было к Негину. Его барственный вид, надменность отталкивали людей. В деятельности Негина не было вот этого главного направления. Можно было заранее предвидеть, как оценит новую идею Бартенева технический совет завода, возглавляемый Негиным. Все, что радовало Лобова в Бартеневе: стремление творить, познавать, проявлять самостоятельность, — это-то как раз и раздражало главного инженера.

Бартенев не сдавался. Он созывал ремонтников, проводил совещания, на которых вырабатывалась надежная и быстрая технология будущего ремонта. Однажды, отпустив людей, Бартенев задержался в кабинете и вдруг услышал за дверью голос Негина. Вероятно, главный инженер протянул руку, чтоб открыть дверь, но из-за стола вскочила Феня Алексеевна и, повернув торчавший в двери кабинета ключ, проговорила:

— Андрей Федорович уехал домой обедать.

Какая сила толкнула ее на это? Первым движением Бартенева было встать, постучать в дверь и отчитать ее за самоволие. Но его остановил голос Негина:

— А я наивно полагал, что в разгар рабочего дня они, то есть Андрей Федорович, изволят работать.

— Вы разве не обедаете? — не без лукавства спросила Феня Алексеевна.

Ответа не последовало, только гулко хлопнула входная дверь. В ту же минуту Феня Алексеевна вошла в кабинет с виноватым лицом.

— Что это вам вздумалось меня опекать? — строго спросил ее Бартенев.

— Сама не знаю, как это вышло, но я не пустила его. По-моему, секретарь должен не только создавать атмосферу, но и оберегать ее. Вы бы обязательно сказали ему что-нибудь такое, после чего опять жди комиссию, — оправдывалась Феня Алексеевна, сочувственно глядя на него.

— И все-таки не стоило этого делать, — проговорил Бартенев, не мало дивясь проницательности своего секретаря.

Поступок Фени Алексеевны удивил всех в цехе. В нем сквозило мужество женщины, по-своему вступившей в борьбу за идею высокого давления.

Через несколько дней Бартенев был вызван на заседание технического совета. В кабинете главного инженера собрались все члены совета, в основном, начальники отделов заводоуправления. Прижимая под мышкой свиток чертежей, Бартенев прошел к длинному столу и сел рядом с начальником технического отдела Зотовым. Большие очки в золотой оправе, висевшие на мясистом носу Зотова, делали его похожим на учителя. По другую сторону сидел управляющий гипромезом Голубев, уже не молодой, — с сухим лицом и высокой негнувшейся спиной. Негин все так же безукоризненно одетый, небрежным кивком головы представил слово Бартеневу.

Спокойно, уверенно, как накануне давал объяснения Лобову, пояснил Бартенев каждый чертеж. Негин, вытянув вдоль спинки кресла руки с короткими толстыми пальцами, слушал его, а когда тот кончил, не меняя позы, спросил:

— Существует ли реальная уверенность, что печь сразу будет работать ровно и более производительно?

— Трудности будут, — спокойно ответил Бартенев, — пока не подберем необходимый режим.

— Так-с, — с деланной улыбкой проговорил Негин, — темное, мало известное становится совершенно неизвестным или еще более темным, как говорил один мудрец. А мы не можем рисковать нашим производством, — закончил он, с особым ударением произнеся последние слова.

Бартенев поднял голову, обежал всех взглядом и сразу понял, что ни в ком он не найдет открытой поддержки. За тусклыми стеклами очков прятал глаза Зотов, бесстрастным оставалось лицо Голубева. Заметно избегали встретиться с ним взглядом начальник производства Семенов и главный механик Поповский. И вдруг у края стола Бартенев увидел Рогова. Начальник рудника завороженно смотрел на Негина. Это почему-то развеселило Бартенева, он повернулся к Негину и сказал:

— Советскому производству нужен, прежде всего, чугун, а не игра в слова.

Главный инженер побагровел и, нагнув голову, сжался в кресле, словно готовясь к прыжку. Однако он сдержался и с нарочитым спокойствием произнес:

— Здесь сидят опытные инженеры, они изучали специально этот вопрос и сейчас выскажут свое мнение.

Он посмотрел на Голубева, и управляющий гипромезом поднялся над зеленым сукном стола.

— Нам представили черновые чертежи, — сухо проговорил Голубев, — их можно считать результатом интуитивных догадок. Практический опыт в этой области еще не накоплен. Идти вслепую, — значит, дискредитировать наши советские идеи.

Еще более отвлеченно высказал свое мнение Зотов.

— Мы в доменном производстве не испытали многие возможности увеличения выплавки металла. Зачем же нам, не имея твердых гарантий, пускаться в зыбкое плаванье?

Негин одобрительно кивнул:

— Правильно. Таким крупным предприятием, как рудногорский завод, мы не можем рисковать.

Он с усмешкой посмотрел на Бартенева, свертывавшего белые листы и, казалось, совсем не слушавшего того, что говорилось.

Был уже поздний вечер. Бартенев вышел из кабинета главного инженера, ни с кем не прощаясь, крепко прижимая рукой чертежи.

В светлом круге, падающего от электрического фонаря, он неожиданно увидел Кострову.

— Вы? — Бартенев был изумлен.