Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь!

Гробов подбрасывал саксаул в печурку, Шура за фанерной перегородкой отмывала руки и шею, перенявшие чернь дубленого тулупа. Леднев грел иззябшие руки. Примолкшие машинисты глядели на его согнутую вздрагивающую спину и многозначительно перемигивались. Отмывшись, Шура вышла к машинистам и спросила:

— Вы что собрались?

— Холод загнал, холод, — ответил Гробов. — Брехаловка — одна-разъединственная теплая точка на всем разъезде. Оно конечно, Адеев и Усевич топятся, только мы туда не вхожи. Товарищ Леднев, может, скажешь, зачем ты пожаловал к нам? — Гробов налил два стакана чаю, подал Шуре и Ледневу. — Пейте, и докладывать! Мы тут к «нет» подошли, к самому «нет». Завтра экскаваторы, компрессоры, тепловозы гукнут последний раз — и прощай. Товарищ Леднев, выходит, остается? Поздновато заимел такую охоту. Лишку на утек глядел.

— Нашел время считаться, — недовольно забурчали машинисты.

— Самое время: наш начальник такой укор заслужил. А беречь его — он не дитятко!

— Я продолжаю быть начальником этой дистанции, в том числе и этого разъезда. — Леднев расстегнул пальто и сел к столу. — Я хочу обсудить с вами, как вывести разъезд из затруднительного положения. — Он рассказал о последнем совещании в управлении участка и, заикаясь, признался. — Я не представляю, как мы справимся. Я, Гробов прав, готовился к уходу и точно даже не знаю, каковы дела на разъезде — рабочая сила, материальные ресурсы, настроения людей.

— А вот каковы. — Гробов сердито фыркнул в сторону Леднева. — Дров у Адеева в коридорчике кучка, в юрте Усевича кучка, около Брехаловки в снегу одна-две коряги, — и все. Столовая закрылась, люди третий день лопают ледяную воду из ручья и посылают все к черту.

— Выход, товарищ Гробов?

— Тебе лучше знать. Я не начальник, моя колокольня маленькая. Я сам человек запятнанный: выпиваю.

Леднев начал перелистывать записную книжку. Он ничего не искал, попросту ненужным перелистыванием затушевывал свою растерянность. Машинисты молчали.

— Значит, безнадежно? — Леднев оглядел всех по порядку.

Ему ответил громкий треск бревна в стенке, разорвавшегося от мороза.

— Товарищ Грохотов, товарищ Грохотова, вы… — Леднев не договорил, ему показалось, что он, согласившись остаться на разъезде, сделал непоправимую глупость. Будь он тверд, не было бы этого унизительного для него разговора. Леднев встал, начал застегивать пальто.

— Постой, не горячись! — Гробов потянул его за рукав к скамье. — Дай подумать! Мы тут по-один вечер загадывали загадки, кто бы что сделал, если бы его назначили начальником разъезда. Колька, по-моему, разгадал лучше всех. Ну, говори, Колька!

— Надо сделать тарарам. Адеева по шапке! Выбрать новый рабочком. Всех лентяев и рвачей к черту! Храповку к черту! Усевичу указать его место. Леднева заставить работать. Военное положение!

— Но с чего начинать? — Леднев уцепился за Грохотова.

— Можно выбрать половину шпал с узкоколейки?

— Можно.

— С этого и начнем. До печек провертимся на шпалах.

Только что вернувшийся из Брехаловки, Леднев стоял в своей холодной, как мировое безвоздушное пространство, юрте. На него через отверстие в куполе, кем-то открытое, источали немощный зябкий свет две белые звезды. Он глядел на них и думал, что ему делать — поискать ли дров, взять ли телефон, разбудить Елкина и категорически заявить: «Ухожу. Если я преступник, то посылайте стражу, я готов». Пробродить ли до рассвета в степи, вернуться ли в Брехаловку и лечь там вповалку с машинистами.

Он вышел из юрты и направился к выемке, чтобы пересчитать шпалы узкоколейки и прикинуть, сколько же кубометров можно выбрать на дрова. Странное предприятие — после двенадцати ночи при сорокаградусном морозе пересчитывать шпалы. Но разве не странно сидеть в юрте и замерзать, или попросить у Елкина тюрьму, или пойти греться к Адееву?

Леднев шел не спеша, ногами нащупывая шпалы, заметенные снегом. Впереди завизжали колеса брички. Что-то железное ударилось о рельсы и заставило их прогудеть долго, жалобно. Инженер обогнул каменный выступ, закрывающий даль выемки, и остановился озадаченный: впереди выбирали шпалы. На борту выемки стояла пустая бричка, другая, нагруженная белыми брусьями, уходила к Храповке.

«Воруют последнее тепло», — догадался Леднев и задрожал от злобы. Потом, крадучись, обходом прибежал в Брехаловку, разбудил машинистов. Они похватали ломы, лопаты и, разделившись на несколько групп, окружили воров. Пошла свалка. С булыжниками в руках Леднев вклинился в нее. Не думая, что может убить и что его могут убить, он норовил попадать в головы и скулы. Когда воры были прижаты к каменной стене и запросили пощады, Леднев схватил одного, поднявшего вверх руки, и ударил по затылку. Тот, застонав, упал, а Леднев почувствовал сладкую дрожь в сердце. Несколько часов до полного рассвета, пока писал на храповцев протокол, потом с машинистами обыскал их землянушки и отбирал дрова, он ощущал непривычную для себя, затопляющую все иные чувства радость.

Отобранные дрова развезли строителям, сбросили охапку и к юрте Леднева. Он затопил печку, лег на кошму поближе к красному пышущему зноем боку печурки и подумал: «Какое счастье — тепло, крыша, отдых!»

По пути в рабочком к нему забежала Шура и объявила:

— Девять часов. Пора в контору, идите! Печку я закрою.

Леднев послушно вышел. К полудню тысячу шпал вывезли в городок, узкоколейку уложили заново, компрессоры и экскаваторы начали работу, в гараже зашевелились шоферы.

Леднев сидел в конторе, окруженный толпой. Все узнали, что он взялся за дело, и все шли к нему — с жалобами, что их обделили в дровах, с требованиями спецодежды, с просьбами о квартирах.

Пришел Адеев, грубо дернул Леднева за рукав и спросил:

— Кто разрешил жечь шпалы?

— Я, начальник дистанции и этого разъезда, — ответил Леднев.

— А я требую распределение дров передать рабочкому, — начальственно сказал Адеев.

— Администрация сумеет сама. В мои дела прошу не вмешиваться! — Леднев отвернулся от Адеева и занялся жалобой рабочего на несправедливое распределение квартир: Усевич имеет комнату в бараке и юрту, которую занимает его сожительница, никакого отношения к дороге не имеющая.

Леднев приказал освободить юрту от Зоечки.

Через несколько минут прибежала Зоечка в слезах, с криком:

— Завхоз хулиганит, он выбросил меня на мороз. Я пойду в суд, я, я…

— Я приказал освободить юрту. Пусть о вас беспокоятся те, кому служите вы! — И Леднев попросил Зоечку не мешать ему работать.

Приехала комиссия из участкового управления дороги. Общим профсоюзным собранием рабочком был лишен полномочий: Адеев — за администрирование и развал дисциплины на разъезде, прочие члены — за бездеятельность и попустительство.