Александр Лебеденко - Лицом к лицу

— Кто такой?

— Настасья, ты? — обрадовался Алексей. — Это я, Алеша, с фронта.

— Царица небесная!

Дверной болт слетел от быстрого усилия.

Перед Алексеем стояла Настя в теплом платке, концами упавшем на руки, в синем до полу платье. Она втянула его в переднюю и стала крестить, целовать в глаза, в лоб, в шею.

Из-за ее плеча Алексей увидел гору корзин до потолка, одинокую кадетскую фуражку на оленьих рогах и много мелкого беспорядка.

— Твои-то что? Тю-тю?

— Уже месяц уехали, и куда — не знаю. Обещались, напишут с места или меня выпишут, и ничего нет…

— И ты одна?

— Пелагея Макаровна еще. А то больше никого.

— Значит, места для меня хватит?

— А ты как же, Алешенька… не в Докукино? Все теперь едут в деревню…

— В Докукино при случае слетаю, а то тут буду. Поработаем в городе. Совет тут под боком. А то, может, тебе, Настасья Федоровна, — подмигнул он хитрым глазом, — ордерок на квартирку из жилищной секции трудящихся доставить, чтоб на душе было спокойно? Это я могу. Хоть на комнату, хоть на две, хоть на целую квартиру. — Он размахивал руками. — Ничего не стоит заиметь.

— Какой ордерок, Алешенька? Не приедут — живи и так.

— А приедут?

— Тогда не знаю как. Живи, живи, Алешенька! — спохватилась она. — За тобой способней… А генеральша все по квартире бегала, нас собрала, в ноги кланялась — соблюсти квартиру просила. Не забуду вас, говорит. Приданое мне все обещала. Есть, носить все, что осталось, позволила. Только не продавать. — Настя словно отгоняла какие-то мысли. — Пойдем на кухню-то.

Алексей шел по коридору и заглядывал во все двери. Полные барского добра, тихие и какие-то печальные, будто вчера только покинутые, стояли комнаты. Увидав генеральский кабинет, Алексей остановился.

— Вот и спать есть на чем и, если писать… И книг много. — Пальцами он провел по дивану, по корешкам пыльных книг.

— А я думала, с нами ты, — покраснела Настя. — В Дуськиной комнате. Она как есть теплая.

— А вы все на старом месте? А это кому? — кивнул он на парадные апартаменты.

— А если ж приедут?

— Если приедут — так нам с тобой здесь не живать. А только не приедут. Генералам отъезд вышел, приезду нет. Ну, покажи твою Пелагею Макаровну.

На большой кухне полки опустели. Исчезла спрятанная в кладовушке медь. Плитой, напоминавшей средневековое ложе, под балдахином, видимо, не пользовались. Банки стояли блистающим рядом, выставив черные по стеклу надписи: перец, соль, сахар, крупа. Но они стояли пустые, потому что в доме всего этого или не было вовсе, или было так мало, что не стоило пересыпать из кульков в полуведерную банку. В дверь без створок видна была ритмически двигающаяся полная рука. Это шила Пелагея Макаровна. На пороге стояла молодая, проворная девушка в кокетливо накинутом платке.

— Брат приехал, — объявила Настасья.

Пелагея Макаровна высунула голову в повойнике.

— А я вчера гадала — гость из казенного дому. И на ресничку гадала — кто б такой? Все не выходило…

— Здорово, тетя-красавица! — обнял Алексей дородную женщину. — Что-то вы исхудали.

— От вас, иродов, похудеешь.

— За что ж на нас злы, Пелагея Макаровна?

— Наделали дилов — ни карасину, ни ведро починить, ни иголки, ни нитки…

— Напустилась сразу, Макаровна! — засмеялась девушка. — Еще успеете. Тут, наверное, поселитесь?

— Ну да, пусть селится. Иде же ему? Места много. Дунькина комната пустует, — пригласила Пелагея Макаровна.

— А если я в генеральский кабинет? — взял ее за плечи Алексей.

— Ты б еще в Катерининский дворец залез! — выпалила Пелагея.

— А где он, тетя? Попробую. Все может быть — понравится.

— А я не знаю, иди ищи. — Она отодвинулась от него недовольно.

— И я говорю — лучше бы в Дуськиной, — робко вмешалась Настасья.

— А я еще посмотрю. Если в Дуськиной теплее да к вам, красавицы, поближе, так я, может, и в Дуськиной.

— А по мне все равно, спи хоть на пиянине, — раздобрилась Пелагея. — Что думали, когда бросали? Не ты, так другой, гляди, залезет. Да ты что на девку глазища расставил? Подай руку, познакомься.

Девушка, не конфузясь, протянула руку Алексею.

— Я к вам от барыни за мясорубкой. В нашей ручка сломалась, а Катька-спекулянтка мясо привезла.

— Старым прижимом запахло, — засмеялся Алексей. — Я думал, барыни все вывелись…

— Хватит ихнего народу, — громко сказал, появляясь на пороге, высокий парень. — Особенно в нашем доме.

— А ты бы всех стребил? — отозвалась Пелагея. Парень молча рассматривал Алексея.

— Ну, я пошла, до свидания, — сказала девушка, оправляя платок.

Парень хотел было двинуться за ней, но каблучки ее быстро застучали по лестнице, и он, захлопнув дверь, остался.

— Вы с фронта, товарищ? — спросил он Алексея.

— Только сегодня. Вот у сестры остановился.

— Хорошо это, — ответил парень. — Настоящего народу здесь мало. Я еще зайду.

Он вышел так же молниеносно, как появился.

— Все равно не догонишь, — сказала ему вслед Пелагея Макаровна. — Ленка от него бегает, а он за ней. Она людей с капиталом ищет.

— Демьяновых это горничная, — пояснила Настя, — а это Степан, Федосьи-дворничихи сын. Когда наш генерал уехал, он пришел и из пистолета в зеркало выстрелил. Ненавистный такой.

Настасья кипятила чай. Алексей фыркал в ванной. Он раздувал печь, набросав туда бумаг, карточек, прочего горючего хламу.

— Лучше бы в баню, — заявил он. — Боюсь только, не пробиться. А я не сам по себе, а с малютками… Фронтовые, породистые…

Пока Алексей мылся, Настасья большим утюгом гладила его вещи, чистила, выбивала на лестнице. Она то радовалась, то плакала приятными, не горькими слезами.

— А хорошо, что мужик в доме будет, — разрешила все свои запутанные мысли Пелагея Макаровна. — Неспокойно теперь, стреляют по ночам. Квартиры, говорят, чистят.

— Ну, мы им почистим, — лихо сказал Алексей. — Шпалер со мною и патронов десяточков пять.

— Да как узнают — военный, никто и не полезет, — согласилась Настя.

— Теперь военный на военного с ружьищем прет, — буркнула Пелагея.

— А брат где? — спросил Алексей за чаем.

— Брат в Совете день и ночь и дома не бывает.

— А хозяева твои как смылись?

— Приехал Владимир Всеволодович с фронту, наддал такого жару. Всех генералов, говорит, убивают матросы чем попало, где ни встренут. Ночью поздней погрузили их офицеры в автомобиль с добром, какое успели, и увезли. А куда — неизвестно. Как будто морем на Финляндию или еще куда.

— Ну, на границе перехватят. Комиссар, что меня арестовал, тоже вез каких-то с лампасами с границы.

— Тебя арестовал, Алешенька? А свобода?

— Мне ехать было надо. Я хоть на крышу. А латыши зацапали меня — и в вагон. Каждый в своих правах. А только жаль, сумку впопыхах посеял. Вез сало из Полоцка и масла кружок. Вот бы мы чайку выпили.