Виктор Полторацкий - След человеческий (сборник)

Но это обыкновенное стекло. А то еще есть хрусталь. Чтобы получить его, берут особо чистый песок или молотый кварц, а кроме соды и извести добавляют еще и свинцовую окись, которая придает стеклу прозрачность и твердость.

Чистый хрусталь необыкновенно певуч. Стоит подуть на тонкий хрустальный бокал, и он тихонько зазвенит мелодичным, а еще говорят, малиновым звоном.

Варить стекло нелегкое дело. Составление нужной шихты, то есть смеси, требует исключительной точности. Надо уметь выбрать песок, знать, сколько добавить соды, извести и свинцовой окиси. Но и этого еще мало. Стекловар обязан понимать характер печи и уследить такой момент готовности, чтобы сплав получился чистым и в меру вязким, чтобы в стекле не было «мошек», то есть маленьких пузырьков воздуха, чтобы не перестоялось оно, а было бы «как раз в аккурат».

Стекло варилось в огнеупорных шамотных горшках, похожих на толстенные кадушки. Каждый такой горшок вмещал от десяти до тридцати пудов расплавленной массы. В старой гуте Гусевского завода в стекловарную печь ставили одновременно восемь горшков. Через небольшие окошечки, расположенные поясом вокруг корпуса печи, стекловары следили за тем, как идет варка.

Вот уж кажется, что и по цвету и по вязкости стекло совершенно готово и что пора начинать работать из него разные вещи, но старый, опытный стекловар, нахмурившись, говорит:

— Еще чуть-чуть.

Тайна этого «чуть-чуть» была доступна только кудеснику-мастеру.

Еще сложнее получение разноцветного хрусталя. Тут, кроме свинцовой окиси, требовались другие примеси и опять-таки то же почти таинственное «чуть-чуть», только еще более тонкое, осторожное. Примесь золота, например, дает рубиновую окраску. Такое стекло и называется золотым рубином. Кобальт окрашивает стекло в густой синий цвет. Уран — в нежно-зеленый. Медь — в изумрудный. В качестве красителей употребляются также марганец, железо и другие редкоземельные элементы.

Мастера-стекловары — а их было три-четыре на весь завод — ревниво скрывали друг от друга секреты своего ремесла. В поселке называли их колдунами и были уверены, что им ведомо какое-то «петушиное слово».

Но расплавленное стекло — это еще только материал для изделий. Чтобы превратить его в готовые вещи, нужно особое искусство. И в первую очередь, искусство мастеров-стеклодувов.

Со стороны может показаться, что выдувание стеклянных изделий похоже на выдувание мыльного пузыря. Подобно тому как ребенок, набрав на кончик соломинки мыльную пену, выдувает из нее для забавы прозрачный, сияющий шар, мастер-стеклодув, стоящий на помосте возле печи, набирает из горшка на кончик длинной железной трубки шарик расплавленного стекла и выдувает из него пузырь, именуемый в производстве «баночкой», а потом придает этой «баночке» нужную форму. Так делают графины, стаканы, вазы, блюдца, рюмки и все, что хотите.

Но как же далек этот труд от детской забавы! Как мучительно опаляет лицо мастера своим жаром стекловарная печь. Как трудно нянчить на кончике трубки тяжелую, иногда пудовую «каплю»!

У каждого мастера-стеклодува были подручные — десяти— двенадцатилетние мальчики. Их называли «хлопцами». Часто хлопцы, не выдержав адской работы возле печей, падали замертво. Их выносили из гуты на вольный воздух и отливали водой, чтобы «очухались». Старые мастера говорили:

— Это с непривычки. Со временем втянутся.

И если не умирали, то втягивались…

Теперь-то хрустальные заводы выглядят по-другому. Тяжелый ручной труд стеклодувов заменяется механическим. Стаканы, блюдца, сахарницы, солонки и многие другие вещи делаются уже при помощи специальных машин. Но дорогую хрустальную посуду производят еще прежним, старинным способом, и у каждого стеклодува есть свои навыки и приемы. Одни любят лишь работать «крупнину», то есть большие, тяжелые вещи; другие специализируются на мелочах. Не каждый выдувальщик способен, например, делать посуду «нацветом» из двухслойного стекла. Для этого нужна особая ловкость. Сначала берется на трубку обыкновенный хрусталь. Из него выдувают прозрачную «баночку». Одновременно помощник мастера делает баллон из цветного стекла. Это — оболочка будущей вещи. У цветного баллона срезается верх, и в получившийся футлярчик вставляется еще не остывшая прозрачная «баночка». Два слоя стекла мгновенно сплавляются вместе. Уже после этого заготовке придается нужная форма.

Но это легко сказать, а на деле все происходит гораздо сложнее. Ведь если мастер в чем-нибудь запоздает, пусть даже на самую малую долю секунды, заготовка будет безнадежно испорчена. Однако у опытного мастера получается все, как следует быть. И когда, получив заготовку изделия, алмазчики начнут наводить узоры, верхний слой стекла в нужных местах будет срезан, там засверкает чистый хрусталь, прозрачный, как горный воздух.

Не менее сложно производство посуды с «венецианской нитью» — когда в прозрачной стенке стекла отчетливо видны разноцветные жилки. Чтобы сделать такую вещь, мастер сначала вытягивает цветные стеклянные ниточки. Разломив их на куски нужного размера, он осторожно вставляет эти ниточки в форму. Потом, выдув прозрачную «баночку» и не дав ей застыть, опускает в форму. Там прозрачное стекло накрепко сплавляется с цветными нитями.

Мастеров, умеющих это делать, не так уж много. Три-четыре человека на весь завод. Но случается, что вдруг объявится мастер, которому доступны не только эти особые навыки. Он может работать не только «венецианскую нить» или хрусталь с «нацветом», но все, буквально все, что можно сотворить при помощи стеклодувной трубки. Про такого говорят, что он «круглый» мастер.

Я хорошо знал «круглого» мастера Виктора Александровича Сысоева. У него, как и у всех рабочих гуты, темное, опаленное жаром лицо, крепкие руки. Дед и отец Сысоева были тоже выдувальщиками стекла, и первые навыки мастерства Виктор перенял у родителя.

Однажды он рассказал мне, как проходило это учение.

Бывало, мальчик сделает какую-нибудь вещь — кувшин или просто стаканчик — и покажет отцу. Тот оторвется на минуту от своего дела, посмотрит вещь, нацарапает несколько слов на бумажке, завернет изделие в нее и скажет:

— Отнеси на двор, там прочитаешь.

Виктор бежит во двор. Развертывает записку. В ней приказание: «Брось его здеся».

Отец был не силен в грамоте, но в суждениях суров и категоричен. Изделие летело в кучу битого стекла; мальчишка чуть не плача возвращался к строгому учителю, а тот наставлял:

— Сысоевых срамить не позволю! Приглядывайся, работы не страшись. Делай лучше.

Это на всю жизнь стало для Виктора первым правилом.

Много он сделал чудесных вещей — хрустальных ваз, сервизов, кубков, которые можно увидеть в столичных музеях и на выставках. Но когда заходит речь о том, что же из сделанного самое лучшее, «круглый» мастер с усмешечкой говорит: