Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях

Ксандра осталась огорченная. «Столько шла — и такая встреча! Собаки для него важней меня. Зачем приперлась, русская сердобольная дура?! Зачем ты ему? Появилась откуда-то, как упала с неба, потом исчезнешь куда-то. Олени, лайки ему, конечно, дороже меня, так и должно быть: они останутся, он вечно с ними. А я как дым».

Огляделась: где у него дом, куда сбросить надоевшую тяжелую котомку? Вокруг широко лежала бело-пестрая, ягельно-валунная равнина. На ней, едва различимые, тоже белые с темным, паслись медлительные оленухи с маленькими оленятами. Никакого человеческого жилья не было.

Ксандра положила котомку на валун, сесть на него поопасилась — валуны были холодные — и продолжала стоять, опершись на палку. Прибежал запыхавшийся, потный Колян.

— Простудишься, нельзя так, — сказала Ксандра и начала натягивать ему на голову откинутый наголовник.

— Ничего не будет, у меня густые, теплые волосы, — успокоил ее Колян.

Она спросила, где у него кувакса. Ее не было.

— Как же ты отдыхаешь, ночуешь?

— Пойдем, покажу.

Немного отошли, и Колян остановился возле большого валуна:

— Вот здесь.

Рядом с валуном был маленький дорожный очажок, сложенный из трех-четырех камней, над ним висел солдатский котелок. К валуну прислонен посох, на нем лоскут парусины.

— И все? — удивилась Ксандра.

— Есть еще маленько. — Колян приподнял камень, лежавший рядом; под ним была ямка, а в ней подсоленная рыба, сухари, соль, сахар. — Тут мой амбарчик. В нем прячу от собак. Возьми что хочешь!

— Успею, — отказалась Ксандра. — Я сама богатая. Ну, а спишь где, так и не сказал.

Колян заполз под парусину, висевшую на посохе, обнял ружье, прижал руки, ноги к животу и захрапел.

— Вот так.

— Тепло, просторно, мягко, сплошной рай, — горько сказала Ксандра. — Лень поставить куваксу?

— Нельзя.

Колян объяснил, что олени хоть и нешибко, но все время идут от одного ягельного кустика к другому. И пастух должен постоянно идти за ними: отстанет — набегут волки, может подобраться и медведь. Пастуху некогда городить, разбирать, перевозить и снова городить куваксу. Ему надо работать, отдыхать, переселяться — всю жизнь делать быстро. И это жилье — посох и лоскут парусины — Колян переносит чуть не каждый день. Но это не угнетает его, он доволен своим жильем: валуны укрывают его сбоку, от ветра, парусина — сверху, от дождя и снега. Когда олени уйдут далеко или переменится ветер, парусину и посох так легко перенести к другому, удобному валуну. Колян был доволен своей жизнью.

— Какая это жизнь… — И Ксандра окрестила ее: — Допещерная. Ну, рад, говоришь, мне? Сильно или чуть-чуть, вроде и не рад?

— Сильно.

— Я не вижу.

— Там радуюсь. — Колян положил правую руку на сердце. — Верь!

— Ты сделай видно, чтобы без веры было понятно.

— Не умею. У нас тихо радуются, там, — и снова показал на сердце.

— Не обязательно кричать, шуметь. Можно тихо, но видно. — Ксандра подала ему букет цветов. — Это тебе.

— О, хорошо! Спасибо!

— И еще тебе! — Она подала букет из птичьих: перьев.

— Зачем так много? — удивился Колян. — Одного будет. Другой возьми себе!

— Нет, нет. Оба собирала для тебя.

— Где собирала?

— Шла и… по пути.

Колян прижал оба букета к груди, склонил над ними лицо, постоял так довольно долго, потом засмеялся:

— Я понимаю. Хитрая ты, Ксандра.

— В чем же хитрость?

— Шла, собирала цветы, перья и все думала про Коляна. Верно?

— Верно, думала, только без хитрости. Я рада тебе, собирала от души, от чистого сердца.

— А потом: на, Колян, учись собирать, дарить! Верно говорю?

Она не стала отказываться, что и такая мысль была.

— Вот хитрость.

— В ней нет ничего обидного.

— Я не говорю: обидно, я говорю: хитро, ловко. — Колян подал Ксандре букеты: — Один возьми себе. Я дарю. Другой оставь мне. Можно так?

— Можно.

— Выбирай!

Она взяла перья.

— Я к тебе без дела, в гости, — объявила Ксандра. — Как будешь принимать, угощать?

— Не знаю. Скажи сама! — попросил Колян.

— Это гостю не полагается. Но, принимая во внимание особые трудновые, — она соединила в это слово два, трудные и тундровые, — обстоятельства, гостья объявляет себя хозяйкой. Ты обедал? Нет. Значит, готовлю обед и чай на двоих. Можно заглянуть в твой амбарчик?

— Да, да, бери все!

Достала из амбарчика все, что было, зачем-то все перенюхала, скорчила гримасу и сказала, бессознательно подражая матери:

— Ах, мужчины, мужчины, никуда вы не годитесь! Свалил в одну яму, в одну кучу — и все пропахло рыбой.

— Рыбу тоже едим, — заметил Колян.

— Одна рыба — хорошо, а сахар с рыбой — противно. — Она еще понюхала сахарный комочек, затем подала Коляну.

Он тоже понюхал и никакого рыбного запаха не почуял.

— Тебе ли расчухать: ты сам весь из рыбы. — Ксандра посмеялась и сказала сама себе: — И ты, Александра Сергеевна, не вороти рыльце, ешь, что дают. Потом будет чем вспомнить Лапландию.

Снова послышался собачий лай.

— Гости;´, Ксандра, одна. Мне надо маленько поработать. Совсем маленько. Я скоро, скоро вернусь. — Колян подхватил ружье и убежал на лай.

Ксандра принялась хозяйничать: в карликовом лесу, что был по соседству, наломала сухостоя, развела в очаге огонь, повесила над ним котелок с рыбой и чайник. Колян не возвращался долго: там, куда убежал он, не утихал собачий лай, была стрельба. Творились какие-то серьезные дела.

— Что там? — спросила Ксандра, когда он вернулся. — Кто стрелял?

— Я — волков.

— Много убил?

— Одного ранил. Волк оставил немножко крови, а сам убежал.

— Ну, где твой стол? — Она не видела ничего, кроме валунов. — Называется, живешь, а ешь и спишь на одном месте. — Чуть-чуть не обронила: хуже свиньи, даже та разделяет сон и еду, одно делает в грязной луже, другое — из корыта.

Из своего дорожного мешка Ксандра достала полотенце, накрыла им валун:

— Это будет наш стол.

Поставила на него котелок, чайник, две кружки, Колянову и свою, положила грудку сухарей и сказала с церемонным поклоном, как на спектакле из дореволюционного времени:

— Обед подан. Прошу к столу, хозяин!

Пристроились около валуна. Колян начал с чаю, который у лапландских пастухов «коренная еда». Промочив пересохшее горло, он спросил Ксандру:

— Ты зачем пришла?

— Уже говорила: в гости, проведать тебя. Совсем ведь потерялся. Я уж всяко думала: заболел, забыл меня.

— Как могу забыть… — Колян долго качал головой, показывая тем, что ему забыть Ксандру невозможно.

— Не приходил давно — вот и думала.

— Некогда мне.

— А ты поменьше суетись, жалей себя! — посоветовала она. — У тебя всё олени да олени. Себя совсем забросил.

— Эх, Ксандра, Ксандра… У нас говорят: береги свое, а чужое — вдвое. В стаде есть чужие олени, нельзя оставлять их. И своих отдавать волкам тоже жалко.