Василий Еловских - На Сибирском тракте

— Ну-ну, рассказывай давай, — с легким раздражением попросил Андрей Евдокимович.

— Бычки будут здорово расти.

— Так, так… Только здесь, брат, не Подмосковье. Там лугов мало, а народу много. А у нас как раз наоборот. Паси да паси. Я вот тебе скажу… Во время войны у нас в колхозе всех свиней на лето выгоняли к Тоболу. И не смотрели за ними совсем. А осенью, уже перед морозом, загоняли их в деревню на лошадях. И ничего. Некогда нам, брат, каждой корове пищу разжевывать и в хайло ложить.

— Путаете вы всё, — говорил зоотехник, и ноздри его то расширялись, то суживались. Это был верный признак того, что он злится. — Дикие свиньи возле Тобола не очень-то прибывали в весе, будьте уверены. И многие пропадали, тоже факт. Эх, Андрей Евдокимович, Андрей Евдокимович! Боитесь вы, что много возни со всем этим делом. Я ж чувствую.

Он качал головой и вздыхал так, как будто его смертельно обидели.

В ту пору Андрей Евдокимович подумал было, что зоотехник — человек все же довольно легкомысленный. Но примерно через полгода так откармливать бычков стали во многих колхозах и совхозах области. Газеты писали, что бычки растут не по дням, а по часам. И что всего удивительнее — «себестоимость центнера мяса снизилась вдвое».

В общем, пришлось с зоотехником согласиться. Хлопот, конечно, прибавилось, но и мяса стало побольше. А зоотехник нет-нет да и уколет: «Вы и интенсивным выращиванием скота не хотели заниматься».

Или вот такой случай. Как-то поздним ноябрьским вечером он пришел к Андрею Евдокимовичу домой. Перешагнул порог, потер варежкой побелевшие щеки и заговорил скороговоркой:

— Я сейчас над одним делом кумекал. Надо нам перейти на искусственное осеменение всех коров.

Андрей Евдокимович укладывался спать. Свесив ноги с кровати, он проворчал:

— Эти вопросы лучше бы, конечно в рабочее время… Но уж коли пришел…

— Породистых коров у нас только десять, а все другие простые буренки. В прошлом году мы держали коров, прямо скажем, на голодном пайке. Так ведь? И все они мало давали молока. А нынче с кормами лучше. И что же? Коровы черно-пестрой породы примерно в полтора раза прибавили молока. А буренки? Они только жиреют, а молока не прибавляют. Надо заменить коров. И быстро. А это можно сделать при искусственном осеменении. Оно нам и себестоимость молока снизит и яловость ликвидирует. Я вот тут цифры подбил. Смотрите. Большая выгода получается.

Они просидели тогда до глубокой ночи. И зоотехник сумел убедить председателя. Он вообще умеет убеждать, и под его влияние подпали многие, особенно агроном Маша Ковалева, маленькая, тихонькая девица, только в прошлом году окончившая омский институт. Иващенко говорит, а она ему в рот заглядывает синими глазенками и одобрительно головой кивает. Смотреть на нее — умора. В беседе с председателем нет-нет да и скажет:

— Анатолий Иосифович велит так сделать.

Андрей Евдокимович немного завидовал таким, как Иващенко, здоровым, грамотным и так уверенным в себе. У самого Андрея Евдокимовича молодость была совсем другой. Где там! Жизнь мяла и корежила его безо всякой жалости. Трехлетним остался без отца. Лопату и вилы взял в руки, кажется, раньше, чем научился говорить. В войну ранен дважды. А сейчас желудок больной, по-научному ахилия называется. Ни поесть толком, ни выпить. У зоотехника жена — молодая, холеная женщина, а у председателя — простая деревенская бабенка, морщинистая, болезненная, хотя ей нет и пятидесяти.

Андрей Евдокимович как-то высказал все это Иващенко:

— Счастливчики вы, молодые-то…

Тот отозвался с легким раздражением:

— Мы не виноваты, что вашему поколению было труднее.

Зоотехник ершился не только с председателем, но и с людьми повыше. Иной раз так ругнется с районным начальством, что Андрей Евдокимович только головой качает. Что касается Андрея Евдокимовича, то он с начальством ладить умел. Не спорил особенно и тем более не ругался. После войны, помнится, по дешевке поросюшек и курочек уполномоченным продавал. Потом не стал — постановление строгое вышло. Раньше, бывало, очки втирал райкому партии и райисполкому — прибавлял одну-две циферки в отчете. Здорово получалось. А недавно и это стало опасно делать. Глазное — вовремя остановиться.

К докладам Андрей Евдокимович готовился подолгу, основательно. Говорил «с подъемчиком». Пословицу, поговорку любил ввернуть, что-нибудь смешное порассказать. Слушали его с интересом.

Сейчас председатель думал, как бы оживить доклад. Думал и ничего придумать не мог. «Старею, что ли?.. Надо бы книжку русских пословиц купить».

Он с удовольствием закурил, откинулся на спинку стула и увидел плакат, висевший над дверью: «Если отстает твой товарищ, помоги ему!» Это, конечно, работа не в меру усердного заведующего клубом. Когда он успел? «Идиот, — ругнулся Андрей Евдокимович. — Ей-богу, идиот».

Потом он заметил на шкафу урну для голосования, темно-красную, с поломанным углом.

— Терентьевна! — крикнул Андрей Евдокимович, услышав стук ведра за дверью. — Кто положил эту штуковину?

Старуха недоуменно глянула на председателя:

— Какую?

— Ну вот, еще объяснять. Да вон старую урну.

— На́ тебе! Она уж года три там лежит. Чё это ты, Андрей Евдокимыч?

«Удивительно, — вздохнул он, — прямо-таки удивительно».

За стеной Иващенко громко спорил с заведующим фермой, что-то доказывая ему.

«Не любят его колхозники. Упрям уж больно. Изведет ни за что…»

«Не любят, а уважают, а меня любят, но не уважают», — снова, уже с болью, подумал он.

Дверь медленно и широко открылась, в кабинет ввалился старый плотник Степан Бондаренко, мужик великий ростом, неуклюжий и мордастый. Он был в расстегнутом полушубке и улыбался бессмысленной улыбкой. Каждому, кто хотя бы мало-мальски знал Бондаренко, было ясно, что плотник «на взводе».

— Привет начальству!

Андрей Евдокимович пожал протянутую руку и посоветовал:

— Иди-ка ты, брат, домой. Я понимаю, понимаю, что ты совсем трезвый. Но все же иди, отдыхай.

— Нет, ты вот скажи мне, когда будете платить по качеству, а? Сделал на «пос» — получай рублевку, сделал на «хор» — получай два, а ежели как настоящий мастер поробил — отвалите всю трешницу. А? Нет, вот ты скажи.

— Прежде всего надо план выполнять. Понял, план выполнять.

— А отчё мы его не выполняем, ты об этом знаешь, Андрей Евдокимович, нехужее нас. Тес вовремя не подвозили? Не подвозили. Гвоздей не было? Не было.

— Задержка из-за теса и гвоздей была всего неделю.

— Э-э, нет, — Бондаренко погрозил пальцем.

— Можно посмотреть по документам бухгалтерии.

— Хо-хо-хо! — засмеялся плотник, и Андрей Евдокимович пожалел, что сказал об этом.

Бондаренко был человеком упрямым, любил поговорить с начальством с подковыркой и покритиковать начальство на собраниях. Свои выступления он начинал обычно с фразы: «Ежели смотреть с точек зрения бухгалтерских бумаг, то ничего вроде бы, а ежели посмотреть, что за этими цифрами кроется…»