Василий Еловских - На Сибирском тракте

Часто заходил Долин на толкучку. Завидев его, торговки посмеивались: «Опять тот». Павел нетерпеливо перебирал старые, пропыленные вещички и спрашивал:

— Сколько этой штуковине лет? Нет ли у вас чего-нибудь подревнее?

Он все время находил что-нибудь интересное. Только в это лето разыскал и принес в музей с десяток церковных книг, оставшихся от умершей старушки, бывшей монашки, много посуды и всевозможных безделушек, коими пользовались сибирские купцы в прошлом веке, до десятка старинных художественных изделий из глины, кости, дерева и бересты.

Другой бы радовался. А Павел — нет. Ему хотелось найти что-то необыкновенное: новые документы о декабристах, какой-нибудь самовар, рукомойник, стол или буфет, которыми пользовались декабристы. Их было сослано сюда довольно много, и жили они здесь долго. Музей пополнялся экспонатами о декабристах. Но что это за экспонаты? Недавно повесили картину, написанную местным художником — «Декабристы беседуют с крестьянами», сейчас вот готовятся «Итоговые материалы о просветительской деятельности в Сибири» этих великих изгнанников. А хорошо бы показать их личные вещи. Посетители музея — народ привередливый. «У вас и смотреть-то нечего, писанину всякую и в книгах найдешь», — сказал на днях какой-то хмурый молодой человек.

Павел завел разговор об этом с директором музея Дмитрием Ильичем, человеком пенсионного возраста, болезненным и флегматичным. Тот ответил:

— Личных вещей декабристов ты, конечно, не найдешь. Пустая трата времени. И не думай, пожалуйста, что перед тобой неисправимый консерватор, который, так сказать, ставит рогатки ищущему человеку. Ох-хо-хо!

Он вздохнул и потер длинный с горбинкой нос.

— Поиски — штука вообще-то заманчивая, что говорить. И ужасно, когда научный сотрудник музея уподобляется сухому канцеляристу. Я вместе с тобой готов помечтать! В самом деле, хорошо бы найти, к примеру, стол, за которым работал Муравьев-Апостол, или халат Кюхельбекера. Но подумай сам: разве может больше ста лет где-то простоять стол или провисеть халат. Стол этот давным-давно изрубили и сожгли, а халат износили до дыр и выбросили на тряпки. Эх ты, ис-ка-атель!

— По-вашему, выходит, Дмитрий Ильич, что не надо нам заниматься никакими поисками?

— Почему «никакими»?.. Мы ведь говорим о декабристах. Занимайся, бога ради. Только помни: в музее и без того порядочно работы — развлекаться особенно некогда. И насчет дров не забудь. Пора вывозить. Говорят, что в тепле-то не только лучше работается, но и лучше мечтается.

Павел по совместительству выполнял еще и обязанности завхоза.

Наконец-то, кажется, ему повезло. Просматривая газету, издаваемую в конце прошлого века купцом-либералом, Павел вычитал, что трое декабристов проживали первые дни высылки на Воскресенской улице, в двухэтажном доме у мостика через овраг. В музее не знали об этом. Павел осмотрел все дома у оврага по улице Комсомольской, бывшей Воскресенской, побеседовал со стариками, старухами, работниками горисполкома. Того дома не было, и никто не помнил о нем. Дня через три, записывая наговоры у стопятилетней старухи, он спросил, не знает ли она, когда сломали двухэтажный дом у оврага на Воскресенской. Старушка подумала и сказала удивленно:

— А когда его сломали-то? Это мостик сломали, лет щитай семьдесят уж, никак не мене. А дом тот, тот дом должен стоять.

— Да нету у оврага ни одного двухэтажного дома.

— Есть. Тока первый-то этаж в землю ушел. Девкой бегала, дык пол-окошек первого этажа ишо видала. Навроде болотины тама.

Павел нашел этот дом. Он был из толстенных черных истрескавшихся бревен, под крутой крышей, резко осевший на один бок. Такие дома в Сибири еще не в диковинку.

«Хоть бы уж на что-нибудь набрести», — с некоторым страхом подумал он, открывая скрипучую, многопудовую сенную дверь. В избе, пропахшей печеным хлебом и обставленной довольно простенько, — на видном месте постель, рядом горка, сундуки, на полу домотканые половики, — сидели старик и старуха. Она что-то латала, а он курил.

— Я из музея, научный сотрудник, Долин моя фамилия, — представился Павел.

Хозяева удивленно посматривали на гостя. Но, кроме удивления, Павел видел в их взгляде доброжелательность и думал: «Договорюсь».

— Зашел, чтобы спросить, нет ли у вас каких-нибудь вещей или документов, связанных с декабристами. Я узнал, что в этом доме когда-то жили декабристы. Вы знаете об этом?

Старик и старуха медлили с ответом, и Павел, уже предчувствуя неудачу и пугаясь, задал новый вопрос:

— Вообще-то о декабристах вы слыхали?

«Черта они слыхали. Попусту приплелся». За какую-то долю секунды, кроме этой, промелькнула и другая, более радостная мысль: «Пусть не слыхали, а вещи могут сохраниться».

— А как же, — ответил старик. — Мы купили этот дом в двадцать четвертом году. У Трофименки. Самому ему уже было лет под сорок. Так, Шура? Ну, пусть лет тридцать. С Трофименкой жил дед, старый совсем, лет восьмидесяти. Да не столетний. Тоже знаешь, кому прибавлять, — усмехнулся старик, взглянув на жену. — Так дед тот рассказывал, что здесь жили декабристы.

— Дед сам их видел — декабристов? — спросил Павел.

— Я уж не помню, как он говорил. А ты Шура?..

Старуха махнула рукой: дескать пристаете не знаю с чем.

— Мы с женой, надо признаться, не очень-то интересовались этим. Мало ли кто жил. И о декабристах знали только, что они против царя. А сколько их таких ссылали к нам. Радехоньки оба были, что дом покупаем. На новый-то у нас деньжонок не хватало. Попадался тут нам еще один домишко. На Береговой… Так, ничего. Поновее этого. Да место опять же не понравилось, шибко уж далеко от магазинов и от базара. Побегай-ка…

Хозяина дома «повело» не в ту сторону, и Павел не совсем любезно прервал его:

— Того древнего деда, конечно, давно нет в живых. А сын его?..

Оказалось, что умер и сын. Жена сына уехала куда-то, кажется, на Украину.

— Ясно, — вздохнул Павел. — Скажите, пожалуйста, от прежних хозяев сохранились какие-нибудь старинные вещи?

— А с чего бы это они вещи свои оставили? — удивился старик. — Задарма-то кто чего оставляет. А покупать мы больше ничего у них не покупали: на дом едва денег наскребли.

— Ну, какие-нибудь брошенные, совсем не нужные. Не подчистую же они все выскребли, когда уезжали. Может, книги, бумаги оставили или письма. Бывает сунут, забудут и лежит, и лежит.

Хозяева поговорили между собой, и старик встал.

— Пошли в амбарушку. Что-то залежалось вроде бы там. Картина одна старая…

— Картина? — обрадовался Павел. — Кто писал ее, когда?

— Откуда мы знаем, от них осталась. Хотел сжечь как-то, да жена запротестовала. Пусть, мол, лежит, места не пролежит.