Владимир Солоухин - Олепинские пруды (сборник)

Затем заставили меня расписаться в какой-то торжественной фирменной книге, чтобы потом они могли кому-нибудь показать, что такая бутылка действительно была и что она продана действительно в Москву. У них есть, конечно, такие бутылки, которые прадедушка завещал не продавать дедушке, дедушка теперешнему владельцу погребка, а он, наверное, в свою очередь, завещает наследникам не продавать ее ни в коем случае. Это гордость фирмы, знак ее древности.

По поводу продажи мне редкой бутылки тут же хозяйка открыла молодую бутылку, и мы, как в России это называется, спрыснули мою покупку.

Бережно я вез вино в Москву после такого торжественного ритуала. Но вот бутылка в Москве и даже в холодильнике. Теперь все в порядке.

Случая, достойного бутылки, все не приходилось. Через год мне должно было исполниться сорок лет, я решил отметить это событие бутылкой французского вина, тем более что меня послали на несколько месяцев в командировку.

Возвратившись домой из командировки, я, едва лишь поцеловав жену, устремился к холодильнику, чтобы убедиться в целостности и сохранности бутылки. Туда-сюда глазами: помидоры, яйца, говядина, сосиски. Черт возьми, где же бутылка?!

— Какая бутылка? — наивно спрашивает жена. — Та, что лежала в холодильнике?

— Ну да, конечно, где она, зачем ты ее переложила в другое место?

— Я не перекладывала. Однажды зашел в гости братишка, знаешь, что слесарем на водокачке работает. Ну, а был дождичек. Мне не хотелось бежать в магазин. Я открыла ему эту бутылку.

— Да как же так? Да ведь это…

— Так получилось. Уж он ругался, ругался, мол, какой ты меня густой, липкой дрянью угостила.

— Чем хоть он пил-то?

— Из чашки.

Я потом нарочно ездил к этому Витьке и выспрашивал у него насчет вкуса и запаха, чтобы хоть немного представить, какой это был напиток.

— Да что, — отвечал Витька, — разве я разобрал. Да не убивайтесь вы, Николай Сергеевич, не страдайте, говорю, дрянь — значит, дрянь.

Злиться я начал еще с утра. Вечером у меня был небольшой жар, ночью я потел и проснулся с сильной жаждой. Мне хотелось (да и нужно было, чтобы оборвать начинающуюся болезнь) чаю с малиновым вареньем. И чтобы были большой чайник с огненным кипятком, а другой — с крепкой заваркой. И чтобы пить с блюдца, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение медленного, постепенного утоления жажды. Тогда на какой-нибудь седьмой чашке капельки пота начнут щекотать лоб, шею, ложбинку на груди, и ты почувствуешь, как с этими каплями выпаривается из тебя простуда, мутная дрянь.

Я жил в прекрасной гостинице. По первому требованию завтрак приносят в номер. Но я ни разу не воспользовался этим удобством. Я не люблю, чтобы в комнате, где я сплю и где разложены на столе мои бумаги, стояли еще и тарелки с объедками. И вообще, хорошо с утра одеться, подтянуться и выйти на люди, нежели в халате и в одиночестве, при неубранной еще постели, жевать бутерброд, запивая его чем-то теплым и желтеньким, что здесь называется почему-то чаем.

Каждое утро я спускался в ресторан, садился за стол, и мне подавали карточку.

Не все, может быть, знают, что за границей в хороших гостиницах завтрак бесплатный. Не совсем, конечно, бесплатный, но стоимость его заранее включена в цену номера. Чаще всего он стандартный: чашечка кофе (или кофе с молоком), булочка, масло и конфитюр. В гостинице, где я жил, теперь имелось шесть таких стандартов на выбор.

Они шли по номерам. Нужно назвать официанту только номер завтрака, и он принесет все, что нужно. Под номером первым значилось, например: яичница с ветчиной, масло, булочка, конфитюр и чай. Под номером шесть: вареное яйцо, брынза, масло, конфитюр и молоко. Можно потребовать и еще что-нибудь сверх программы, но тогда уж плати наличными. Я брал всегда завтрак номер шесть, но только просил молоко заменять чаем.

Чай подавали налитым в чашку. Его было мало. Его оказывалось меньше из-за того, что стенки у чашки были толщиной в палец. В чашку с кипятком опущен на ниточке пакетик из прозрачной бумаги. В пакетике — чай. Он постепенно размокает и сквозь тонкую бумагу начинает окрашивать кипяток в желтоватый цвет. Чтобы ускорить процесс, начинаешь за ниточку вынимать и опускать пакетик. Кипяток постепенно принимает окраску чая, но и остывает. Становится просто теплой водой.

В то утро я чувствовал себя неважно, и у меня была сильная жажда. Я хотел даже не выходить целый день, а завтрак попросить в номер. Но вспомнил чашку с толстыми стенками, отбирающими у воды половину ее тепла, представил, как вода остынет еще больше, пока ее несут на четвертый этаж. Кроме того, мне хотелось не одну, а семь, восемь, десять чашек, и хорошо бы с малиновым вареньем.

Я собрался с духом и пошел в ресторан. Я пытался внушить, чтобы мне принесли сразу много кипятку, и официант, пожав плечами, принес пять чашек. В каждой плавал пакетик на ниточке. Чаепитие, какого хотелось, не получилось. Некая черта моего характера мешает мне заставлять человека идти ради меня еще раз, переделывать сделанное не по-моему.

Официанты, подметив мою нетребовательность, обслуживали меня с той степенью снисходительности и фамильярности, когда ни в чем нельзя упрекнуть и которая тем не менее обидна. Не балансируют на быстром ходу подносы, не летают по ветру черные заутюженные фалды.

Виновата моя нетребовательность. Сажусь обедать, читаю карточку. Надо бы покопаться в ней, повыбирать, посоветоваться с официантом, покапризничать. А я просто: салат из помидоров. Суп? Ну, какой-нибудь суп. Мясо? Какое-нибудь мясо с картошкой. Вино? Рюмку водки. Вино к мясу? Нет. От смеси у меня болит голова.

Официант шокирован, удручен. Он не понимает, как можно есть мясо, не запивая его соответствующим вином. Впрочем, это советские, что с них спрашивать? Ну хорошо же, сейчас посмотрим.

Злиться я начал еще с утра, когда не удалось напиться чаю, как я хотел. Теперь же, придя обедать, я рассердился окончательно, потому что едва сел за стол, официант поставил передо мной салат из помидоров и рюмку водки.

Вообще-то очень мило с его стороны, что он привадился к моему вкусу и в некотором роде упредил мои желания. В другой раз я не сказал бы ни слова, наверное, мы пошутили бы по этому поводу. Он и ждал, что я улыбнусь, поблагодарю. Но я был зол еще с утра, и все пошло по-другому. Я посмотрел на официанта вопросительно, недоуменно, и он ответил мне тем же. Но право было за мной:

— Что это?

И водка и помидоры нехотя, недовольно исчезли со стола.

— Впрочем, водку оставьте. И принесите мне, пожалуйста, шампиньонов в уксусе.

Официант хотел что-то сказать, но проглотил слова.

— Пусть только выберут цельные, не разрезанные грибы и пусть постараются, чтобы они были ровные. И пусть приготовят мне еще «бифштекс по-татарски».