Александр Можаров - Смешные и печальные истории из жизни любителей ружейной охоты и ужения рыбы

Был ветреный солнечный день, день Пророка Ильи. Говорят, что в этот день до обеда лето, а после обеда осень, и с этого дня перестают купаться. По тропинке, через гряду мы добрались почти до Волги. Отсюда были хорошо видны заречные дали, поросшие корабельными соснами, пристань в затоне и кладбище старых пароходов. Природа была настроена на мажорный лад. Неподвижные кучи ярко-белых облаков торжественно висели над горизонтом. Рябящие волны придавали реке какую-то бодрость. Порывы ветра доносили знакомый запах волжской воды.

Я снял с плеча этюдник, положил к ногам рюкзак и расправил походный стульчик. Бес, поняв, что наступил привал, принялся исследовать местность на предмет мышиных гнезд. Рассчитав границы будущего наброска, я наклонился и протянул руку к брезентовой лямке этюдника, и тут заметил аккуратную черную дырку в песчаной почве у самого края тропинки.

Было такое впечатление, что кто-то ткнул в землю палочкой. Сначала я решил, что это норка медведки, но сразу же отбросил это предположение. Медведка никогда не обрабатывает так тщательно края норки. Она их вообще никак не обрабатывает, а у этой края были не только тщательно сглажены, но и покрыты тонким слоем паутинки. Я забыл о рисунке, достал нож и решил немедленно узнать, кому принадлежит этот «домик». Аккуратно обкапывая со всех сторон уходящую вертикально вниз норку, я старался, чтобы песок и кусочки земли не попадали внутрь, однако мне это удавалось лишь отчасти. Уже отрыто больше десяти сантиметров, больше пятнадцати, а норка все еще продолжается. Но вот наконец и дно. Только на дне никого нет. Стоя на корточках, я приблизил лицо к самой ямке, чтобы никакой даже очень мелкий зверь не оказался незамеченным. Соломиной расчистил осыпавшуюся внутрь землю и увидел, что один из комочков зашевелился. Ура! Кто-то есть! Я толкнул комок соломиной, и тут произошло неожиданное. Комок встрепенулся, земляная пыль с него слетела, и он превратился в крупного серого паука, который бросился на мой нос с высоко поднятыми передними лапами. Я широко раскрыл глаза и резво отпрянул. Передо мной стоял настоящий тарантул, который с расставленными полосатыми ногами занял бы почти всю мою ладонь. Я не мог поверить своим глазам! Тарантулы должны жить где-нибудь в джунглях или пустынях Средней Азии, но у нас их же не может быть!

Вполне довольный произведенным эффектом, тарантул поспешил спрятаться под ближайшую травинку. Было невероятно наблюдать деловитый, поспешный бег этого крупного паука воочию здесь, в средней полосе. Добежав до травинки, паук укрыл под ней голову с множеством блестящих глазок и хитровато зыркнул несколькими в мою сторону: ну что, мол, надежно я спрятался?

— Да, дружок, прятаться ты умеешь, как карась на сковородке, — все еще растерянно произнес я. — Давай-ка, мы тебя покажем брату, а потом отпустим снова.

Бес подбежал на мой голос, решив, что я обращаюсь к нему, но, увидев членистоногое, осторожно его понюхал. Тарантул, не ожидавший, что его окружат, рассвирепел и бросился на Беса в атаку. Собака, как и я несколько минут назад, отпрянула от воинственного существа. Однако в отличие от меня, она не стала искать мирного решения проблемы, а принялась отчаянно облаивать нахальную мелюзгу.

Я попытался поймать паука, но он ловко уворачивался, не забывая при каждом удобном случае пугать меня поднятыми передними лапами. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем паук оказался в банке для воды, и мы все втроем отправились домой. По дороге мне удалось поймать зеленую муху с блеском и незавидной судьбой — она стала пленницей в одной «темнице» с прожорливым тарантулом.

Что и говорить, брат был поражен увиденным ничуть не меньше, чем мы с Бесом. Правда, ему не пришлось шарахаться от полосатого «чудовища». Оно было за стеклом и, с вожделением вонзив острые жвалы в тело жирной мухи, ожидало, когда та переварится внутри себя, и ее аппетитные внутренности можно будет спокойно высосать.

Через пару дней мы выпустили нашего хищного гостя там же, на песчаной гряде. Еще через некоторое время я прочел о том, что найденный мной паук известен науке, как южнорусский тарантул, проникающий по берегам рек далеко на север; что этот вид может достигать 35 миллиметров в длину, и самки значительно крупнее самцов; что называют их еще пауками-волками за то, что они не строят ловчих сетей, а охотятся как волки, выбираясь по ночам из своих «логовищ».

И еще я обрадовался: выходит, что в лугах много, очень много еще не разгаданных мною тайн.

е могу припомнить имени одного японского поэта прошлых времен. Он писал наивные коротенькие стихотворения, каждое из которых начиналось словами «Как хорошо…». Жизнь этого сочинителя была, по-видимому, не сладкой. Но люди по-разному смотрят на жизнь. Одни страдают и мучаются по всякому поводу, другие же во всем ищут повод порадоваться. Наверное, многие бы считали себя самыми разнесчастными людьми, окажись они в голоде и холоде, а он, этот сочинитель, радовался тому, что его после долгого пути в зимнюю ночь приютили в теплой хижине и накормили ужином — горстью риса и кусочком рыбы. Он был счастлив, когда, зашивая очередную дыру на своей одежде, вдруг нащупывал под подкладкой затерявшуюся мелкую монету. Когда первый снег выпадал на еще не готовую к нему зелень трав и кустов, когда полная загадочного ночного света луна золотила цветущие вишневые сады. Он радовался жизни и дарил эту радость людям в своих трогательных, ненадуманных и нерифмованных стихах.

Как хорошо проснуться февральским утром, когда низкое восходящее солнце неторопливо наполняет комнату сквозь узорные от мороза стекла окна то ли желтым, то ли розовым светом. Мой верный ягдтерьер Бес еще сопит, свернувшись калачиком в продавленном кресле и глубоко спрятав длинный нос в широких лапах. Снегири в искристой мгле утра высвистывают нежными голосами скорые лютые морозы. Сверкающая белым кафелем печь-голландка еще дарит комнате последнее свое тепло. Как хорошо…

Снегири за окном спархивают с рябины, и с веток медленно сыплется розовый иней. На их место слетает откуда-то сверху пухлая ворона. Она стряхивает столько инея, сколько не смогли всей стайкой снегири. Ветки и красные гроздья ягод качаются нехотя в первых солнечных лучах и замирают. Ворона долго наблюдает за улетевшими снегирями, не пожелавшими принять ее в свою компанию, потом немного наклоняется набок, чуть растопыривает крылья и протяжно, с обидой кричит им вслед что-то ругательное.

Бес поднимает голову, смотрит в окно, потом на меня, медленно разворачивается в кресле, выпрастывая на сторону все четыре лапы, и потягивается, ощерив в сладкой улыбке передние зубы.