Иван Мележ - Метели, декабрь

Словно один остался. Когда так необходимо чувствовать друга рядом.

Что делать? Что будет?

Интересно и важно, вероятно, отметить такую особенность работы Ивана Павловича: события, сюжет — это также «планируется» в его набросках, записях. Но основное внимание направлено на характеры. Разгадывая характеры, открывая их для себя и в то же время создавая их, «планируя», писатель планирует и строит свой роман. Башлыков… Ганна… Апейка… Дубодел…

Башл[ыков], в сущности, человек малограмотный. Раньше мало учился. Не до того было, надо было зарабатывать. Потом тоже не до того, заботы другие. Только месячные курсы, лекции, доклады. Газеты урывками. В сущности, следил за тем, чтобы быть в курсе событий. Был в курсе, но все по верхам. Поверхностный весь.

Ссылался на Ленина. Но Ленина самого почти не читал. Не знал. И совсем не читал ни Маркса, ни Энгельса. Что же касается других философов — просто отбрасывал как никчемное.

Неуч, по сути, убежден был в своей исключительности. Смотрел на других свысока. Жило где-то в глубине его ощущение своей исключительности.

Как же, человек в курсе всего, что происходит. Ему все ясно.

Дать Башлыкова изнутри. Его понимание времени, событий. Ему все ясно, просто. Он гордится этим… Считает себя выше Апейки.

Башлыков убежден, на таких, как он, все держится. Боец. Не уклоняется.

Он не хочет знать слабости. И не будет знать (Ганна).

Башлыков на распутье. Что делать? Никогда никого так не желал.

Женился бы. Жена кулака. Пропащая жизнь.

Сама же не кулачка — из бедняков. Докажи потом. Все равно тень.

Сердечные муки (первые). Сердечные муки Башлыкова.

Гордится своим рабочим происхождением. Апейке: какой ты рабочий! Ты обыкновенный городской люмпен-пролетарий.

Хотя, по-моему, происхождение — далеко не все. Рабочий — покажи, какой ты. Они тоже пестрые. Разные. Не надо ссылаться на происхождение… Происхождение происхождением, а надо совесть иметь. И голову.

Ганна как-то приходит в райком. Засомневалась. «Свое счастье подсекла». Встреча в райкоме. Башл[ыков] неприступный.

Ганна все поняла. Идет назад: баба дурная. Знала же: не ровня. Надо было сунуться.

Успокаивает себя: хорошо — все ясно. А хотелось плакать.

Ганна решила поехать в местечко. Начать новую жизнь. Не век же техничкой. Ведет ее прежний совет Башлыкова.

Приходит к нему. Он словно закаменел. Жена кулака.

Не подает руки (помощи).

После того как Башл[ыков] обратился в о/к [окружном], приехал человек проверять Апейку, готовить бюро. Апейка предвидел, чем кончится. Хорошего не жди. Волнуется, и в это время — так не в пору — брат. Явился.

Брат приехал к Апейке. Апейка возвращался и увидел его коня.

Приехал с братом и отец. Жалеет обоих. Дали землю. Хозяйствуй. Веди культурно хозяйство. Выписывай, читай журналы. Поддерживай культуру! Грамоты давали! «Апейка — культурный хозяин, берите пример!»

Апейка брату: иди в колхоз. Если примут.

— Дулю.

— Раскулачат.

— Ну и пусть! — Злобно. — Пусть! Все одно!

Их, апейковское упрямство. Глупое упрямство. Зло у Апейки на него. Прямо ненависть. Балда, ничего не хочет. Семью погубит. Всех погубит.

Вспоминает потом, как брат важничал. И гордился грамотами. Если бы правильно все пошло.

Беспокоится за себя (ищет оправдания себе). Надеется на справедливость.

Секретарь окружкома, старый большевик, колеблется: наказывать ли Апейку? Понимает его правду. Но жизнь подталкивает секретаря. Требует от него. Он поддается жизни.

Они подгоняли жизнь, жизнь подгоняла их.

Вопрос их был вторым. За дверью чуть слышны голоса.

Апейка, Башл[ыков], Харчев сидели молча. Башл[ыков] иногда вставал, прохаживался, смотрел в окно. Стройный, красивый, энергичный. Есть в нем привлекательность, признал Апейка. Харч[ев] просматривал газету. Апейка не читал и не думал. Удивительно, ни о чем не думалось. Даже чувства ожидания не было. Ни беспокойства, ни тревоги. «Прошли тревоги».

В приемной еще много народу. То переговариваются, то молчат. Сосредоточенность, общая.

Вышел помощник секретаря, сказал:

— Тов[арищи] Башл[ыков], Апейка, Харчев, прошу вас.

И вот уже за дверями, там. Башл[ыков] приветливо, с достоинством поздоровался. Апейка также кивнул. Отметил тишину и внимание. Есть нечто особенное в этой тишине, во взглядах. Будто первая проверка. Состояние, как у школьника. Как первый раз на экзамене. Где ему могут поставить неуд!

— Прошу садиться, — вежливо, по-деловому пригласил секретарь.

Он объявил их вопрос — о руководстве Юров[ичского] райкома и райис[пол]кома коллективизацией в районе и о мерах усиления темпов ее.

— Я думаю, первым дадим слово тов[арищу] Башлыкову, как секретарю райкома.

Башл[ыков] легко, уверенно поднялся.

— Сколько вам требуется времени? По программе-минимум? Пять минут достаточно?

— Постараюсь уложиться.

Апейка просто позавидовал его умению докладывать: четко, ясно. Умению держаться. Заметил, члены бюро слушали с вниманием, благожелательно. Он же никак не мог преодолеть мрачного настроения, хотя знал, что это ему не на пользу. И не мог собраться с мыслями. Разбросанность непростительная.

Так всегда, упрекнул себя, когда заранее «подготовишься».

Отметил правильный тон доклада Башлыкова: после краткого вступления строгая самокритичная оценка. Сдержанность, деловитость, самокритичность — идеал руководителя.

— Я думаю, вопросы потом. Вместе товарищам Башл[ыкову] и Апейке. Согласны? — Взгляд на Апейку доброжелательный. — Товарищ Апейка.

Апейка с минуту молчал. Чувствовал, как затянулась пауза. Тишина. Начал не так ясно, четко, легко. Слова не слушались, раскалывались. И некоторая будто фальшь была в голосе. Сам ощущал: неприятный голос, неприятная манера говорить. Неестественность. С чего это? Может, понимал, что он не просто докладчик и дело вовсе не в том, что скажет. А в том, что скажут другие. Нет, и его слова важны. И они будут значить. Почему же он так неудачно выступает?

За каждый фразой заминка, тяжелые, корявые слова. И внимание невольно сосредоточилось на постороннем: Васильев что-то самозабвенно рисует, на окно вспорхнула синичка. На склоне горы за окном мальчик. Беспечный мальчик.

— Вопросы?

— Что там у вас с Гайлисом, прошу более подробно.

— Я думаю, об этом скажет товарищ Кондратович, — Васильев кивнул в сторону инструктора.

Башлыкова попросили рассказать о шефской работе в колхозах. О методах пропагандистской работы. Он снова заговорил легко, гладко и, было видно, нравился.