Василе Василаке - Алба, отчинка моя…

Казалось, Скридонаш ничего другого не добивается, только чтобы заготовитель по фамилии Тэнэсоае встал с ним рядом и поклялся в любви к Анастасии и закону… Но он, Скридонаш, прежде чем самому клясться, задал бы ему вопрос: «Зачем ты сбежал в окошко, Гаврила?» И еще спросил бы: «Для чего ты подделал мою квитанцию по хлебопоставке? Чтобы доказать, что ты мне друг и добра желаешь? И теперь берешь мою супругу в свидетели, что именно я, своей рукой, подделал эту проклятую квитанцию?!»

Тут поднялся прокурор:

— Прошу, уважаемый товарищ судья и товарищи заседатели, призвать подсудимого к уважению нашего советского судопроизводства. Он не счел нужным даже встать!

Судья немедленно согласился:

— Подсудимый Патику, встаньте!..

Ну, на этот раз односельчане Патику, все как один, грохнули, аж стекла в клубе забренчали. Отчего, спросите? А вы только представьте: Скридонаш был коротышкой, от силы в полтора метра ростом, и, выгнув грудь колесом, он оскорбленно воскликнул, взмахнув рукой:

— Не позволю! Кто дал вам право? Я напишу в правительство, нашему вождю!.. Как начался суд, вы все время держите меня стоя! — Он перевел дух. — А между прочим, такие, как я, кормят страну! Что вы заладили: «Патику, встань! Патику, встань!..» — и вот, топ-топ, он выбрался из двухместной школьной парты, принесенной сюда в качестве «скамьи подсудимых», и тут обнаружилось — Патику стоял! — А если у меня такой рост? Почему вы издеваетесь над моим ростом трудящегося человека?! Вы для этого собрали здесь полный клуб народу? Клянусь! — и он перекрестился. — Клянусь, напишу в Москву, товарищи! Надеюсь, там найдутся невысокие, вроде меня, и поймут — человек велик не ростом!..

— Мы вам не товарищи, уважаемый! Вы под судом находитесь, отвечаете по закону, по уголовному делу! Граждане — так положено обращаться. Вы ответите еще и за оскорбление состава суда при исполнении его обязанностей и долга!

— Да разве я хоть слово сказал против закона?! — И вдруг стал мягко увещевать: — Граждане, не надо меня стращать, граждане. Что вы все пугаете? То закон, видите ли, то тюрьма… Думаете, одни вы сейчас правы? Давайте поговорим по душам, разберемся, что да как, у вас небось тоже жена есть…

Он растопырил пальцы и по-хозяйски стал загибать один за другим:

— Во-первых, вы все время держите меня на ногах, как лошадь в стойле. Как будто я виноват, что таким уродила меня мать, да будет ей земля пухом… И конца этому не видно, ведь начали с того, что заставили рассказать всю мою жизнь от самого рождения. А выходит-то что? Не виноват ли я в чем-нибудь, что таким уродился и жена мне ежа под подушку пустила? И все-таки я молчал. Во-вторых. Я рассказал вам суть дела: агент по поставкам, который два года вертится в нашем селе, вроде братиком мне сделался… Захаживал, иногда и с поллитровкой; советовал по-свойски: вместо кукурузы можешь сдать фасоль, причем за килограмм фасоли государство зачтет четыре кило кукурузы… И я его за стол сажал, угощал, как друга… А он, чтоб вы знали, его зовут Тэнэсоае Гаврила, — так вот, стоило нам вместе выйти из дому, я в поле пахать и полоть, он по своим агентским делам… Так нет, он бросает все, пробирается задами и как петух прыг через мой забор! Именно так, товарищи, прямо среди бела дня… — И повернулся к жене — Тасик! Тасеночка, ягодка ты моя, скажи, милая… Скажи, потому что там, на небесах, — бог, он жив еще и все видит… Когда я вернулся с боронования кукурузы из долины Хэрмэсороая, кто прыгнул через забор, как лягушка? Сиганул, только пятки засверкали, и прямиком к нашему посаженому отцу Филимону в огород… Ну, кто это был? А потом я спросил: «Что это так вкусно пахнет у нас в доме?» И что ты ответила? Что, мол, мне только показалось? Ведь ты сказала: «Тебе только кажется, Скридонаш…» А что там в казанке пеклось, в самом закуточке? Наша рябая курочка на сале румянилась, правда? Я-то, дурак, отправился голодный в поле, поверил: у женушки опять головушка разболелась!..

Говорил он медленно, тягуче и игриво. Казалось, к каждому словцу он подсыпает насмешку, как болгарин красного перца к жареной баранине.

— Сядьте! — прервал Скридона судья. Он, судья, тоже разволновался, от сознания собственной правоты, и стал корить по-мальчишечьи зарвавшегося Патику — Ишь ты, как он распоясался! Ишь ты, счет на пальцах ведет! И раскраснелся, и руками размахивает… Зря стараетесь, Патику, мы собрались здесь не для потехи.

И повернулся же язык сказать такое ему, Скридону Патику, который руку бы дал отсечь, лишь бы не выглядеть смешным!

Да будь его воля — зубами вцепился бы в смеющихся! Он даже не понял, что ему велели, так и остался стоять, а его маленькие глазенки округлились двумя бусинками и от ненависти стали желто-зелеными. Ростом Кирпидин и впрямь не выше скалки для теста — и отовсюду видит одни ухмылки да хихиканье…

А что он может поделать? Чем больше выходит из себя, тем смешнее становится. Может, и в самом деле, когда бросается на жену с ремнем, та хохочет в ответ, заливается…

Бывает, идет по улице, а за ним орава пацанов мал-мала меньше, босых, заросших, чумазых. Пылят следом, будто он не «дядя», не «бадя», а такой же сопляк, и глазеют, как он вышагивает. А ходит Кирпидин вперевалку, как откормленная уточка, на своих коротеньких ножках, быстро-быстро отбрасывая ноги в стороны, словно ботинки у него на пять номеров больше. Как не заглядеться на такого мальчишкам?

— Во, неня Скридонаш! — выкрикнет кто-нибудь из малышни.

Тот знай семенит себе дальше, не обращая внимания, и тогда другой снова кричит:

— Эй, неня Скридонаш, ты куда? Смотри, туфли не на ту ногу надел!

Этот постарше и понахальнее, знает — если что, удерет. Уже и отец не может его догнать, чтобы выдрать, а коротышка и подавно. Патику остановится — неужто спросонья ботинки перепутал? Да нет, правый на правой, левый на левой. Тогда он быстро зыркал по сторонам — не слыхал ли кто, как его разыграли?

— Ах вы чучела огородные, вот сейчас дядька вам задаст!

Быстро-быстро топал, будто схватит сейчас за ухо. Те — врассыпную, кто в бурьян, кто в канаву или за кусты молодой акации, словно козлята. А оттуда, из прикрытия, во всю мочь орали дразнилку:

— Коротышка-пуп с усами, ухватил глиста клещами!..

«Лимбрику», то есть «Глистом», прозвали Филимона, соседа и посаженого отца Скридона, долговязого, тощего, страшно медлительного мужика. Он был родственником Тасии, правда седьмая вода на киселе, но когда венчали молодых, перед амвоном, стал по христианскому обычаю их «родичем» еще раз. А к Скридону прозвище «Кирпидин» — «Клещ» прилипло после того уже, как женился, а точнее сказать, «вышел замуж», потому что сразу после свадьбы переехал в дом к своей жене, в село Леурда.