Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— Быстро к пролому!

Впереди в самом деле четверо. Бросили гранаты, прижались к земле. Но долго лежать — гибель. Дернулся, застонал лежавший впереди Мухина боец, молча уткнулся в землю второй. Пожалуй, так всех перебьют!

— Вперед!

С трудом оторвались от земли, устремились к ограде. Среди кирпичного крошева под оседающей красной пылью — запрокинутое лицо пулеметчика, чуть дальше, на каменной глыбе — второй.

— Вперед!

Наконец-то втекли в зияющие битым кирпичом развалины, стреляя на ходу, скатились к подножью древних лип и тут дрались врукопашную кто как смог. Одни — с «выпадами» и «захватами», умело хоронясь от плоского, с зазубринами, немецкого тесака, и вовремя нанося свои, точные, безжалостные удары прикладом, ножом, саперной лопаткой; другие — в пылу драки забыв про оружие, норовя поддеть немца кулаком под дых или угодить ему в сопатку… Хрипели, рычали, стонали, ругались, с кровью выплевывая зубы, скользили ботинками на размытой глине, падали, сокрушая ветхие деревянные оградки. Умирая, плакали, по-детски пряча разбитое лицо в ворох гнилых прошлогодних листьев…

Во время драки старики не забывали о своем взводном: немцев к нему близко не подпускали, но и ему не давали увлечься.

— Осади назад, младшенький, без тебя управимся!

Но вот рукопашная пошла на убыль, немцы дрогнули, бойцы взвода самостоятельно ринулись их преследовать. Избавившийся от опеки Мухин перепрыгнул покосившийся памятник и налетел на длинного тощего немца в очках, одетого в короткую, почти по колено, шинель. Столкнувшись, оба упали — Мухин спиной в лужу, немец — на груду кирпичей. От удара ремешок лопнул, и каска Мухина с жестяным грохотом запрыгала по камням. Падая, немец выпустил из рук винтовку и в ужасе крикнул:

— Töten Sie mich nicht, bitte! Ich bin kein Militär, doch Musiker!.. hаЬ’ kranke Mutter… [3] Не убивайте меня, прошу вас! Я не военный, а музыкант! У меня больная мать… ( нем .).

От неожиданности Мухин плохо схватывал чужую речь, но, уловив главное, опустил автомат. Перед ним на груде кирпича сидел юноша лет восемнадцати с узким и бледным лицом, маленьким, безвольным подбородком и широко раскрытыми от страха глазами. Длинные пальцы нервно перебирали несуществующие струны какого-то инструмента.

— Gut, gehen Sie dahin, aber halten Sie nur Hände immer hoch… [4] Хорошо, идите туда, только держите руки все время вверх ( нем .). , — сказал Мухин, тщательно подбирая немецкие слова.

— Командир, берегись! — крикнули сзади. Мухин, еще не зная, к нему ли это относится, быстро откатился в сторону. В ту же секунду мимо пронеслась очередь. Младший лейтенант оглянулся. Сержант Рубцов штыком приканчивал немецкого автоматчика.

— Не задел он тебя, младшенький?

— Меня — нет, — сказал Мухин, вставая и оглядываясь. В полуметре от него на земле корчилась нелепая фигура в короткой шинели с оборванным хлястиком… — Меня— нет, — повторил младший лейтенант, с сожалением глядя на своего первого пленного.

Перестав корчиться, юноша отчетливо произнес:

— Wozu… haben Sie das getan? Wozu?.. [5] Зачем вы это сделали? Зачем? ( нем .).

Мухин не стал оправдываться. Найдя свою, каску, он побежал к центру кладбища, где, судя по выстрелам, все еще продолжался бой.

Неожиданно с часовни ударил крупнокалиберный пулемет. Взвод Мухина оказался в ловушке. Вот тебе и «хенде хох», мессер из ножен! Мухин был зол на Карабана, но еще больше — на себя: проваландался в окопчике, распустил сопли, не проверил все сам!

Спустя минуту по его, залегшему среди могил, взводу начали стрелять из автоматов со всех сторон. Еще немного и повыбьют всех до единого, либо придется оставить с таким трудом завоеванные метры.

По сравнению с другими, Мухин находился в более выгодном положении. Держа под прицелом остальных, пулеметчик его не видел. Мухин ползком добрался до пролома в стене и побежал вдоль наружной стороны ограды. Мельком он оглядел подступы к кладбищу. Рота Охрименко залегла, не дойдя до стены ста метров. По ней били два фланговых пулемета, минометная батарея и артиллерия. Огонь бушевал и в тылу роты — немецкие тяжелые орудия громили дивизион сорокапяток. Мухин с надеждой взглянул в сторону оврага: до каких пор будут молчать наши таинственные восьмидесятипятимиллиметровые?

После паузы снова заработал пулемет. Младший лейтенант пошел к нему, прижимаясь спиной к ограде. О том, что его могут заметить и подстрелить свои, он не думал. Целью его жизни сейчас, на этот короткий и такой неимоверно длинный отрезок времени, стало — добраться до часовни и убить пулеметчика. Его действительно заметили с поля и принялись палить из винтовок с таким усердием, словно он был виной всех неудач роты. «Что же вы, дьяволы, делаете?» — шептал Мухин, распластавшись на земле. Прыгать обратно через ограду было бессмысленно: часовня не имела выхода на кладбище. Мухин полз по каменистому крошеву, обдирая колени. Большая по размерам часовня, построенная, как видно, лет сто назад, имела когда-то шатровую крышу и, конечно, крест, но с годами утратила и то и другое и теперь своими очертаниями напоминала средневековую башню после долгой осады. Пулеметчик сидел где-то в середине разрушенного шатра. Подобравшись к нему вплотную, Мухин забросил туда свою последнюю гранату. Потом он перелез через ограду внутрь кладбища и некоторое время неподвижно сидел под стеной, выжидая, когда пройдет дрожь в коленях. Взвод Мухина поднялся и теперь самостоятельно добивал разбежавшихся по кладбищу немцев.

Через свободный от гитлеровцев пролом, ощетинившись штыками, на кладбище входила рота Охрименко. Мухина поздравляли: наотмашь били по спине, плечам кулаками, обнимали, совали в руку обмусоленные чинарики. Последним подошел Трёпов, заставил сесть на мокрую плиту, вытащил из кармана заветную флягу.

— Пей, тебе сейчас это нужно.

Мухин с отвращением отстранился.

— Сам пей.

Подбежал Карабан в расстегнутой у ворота гимнастерке, из-под которой выглядывала матросская тельняшка.

— Ну, салага! Ну, тюлька! Удивил, брат! Дай я тебя чмокну по-нашенски, по-флотски!

Мухин, не особенно примериваясь, ткнул его кулаком в переносицу. Карабан схватился за пистолет. Трёпов от удивления поперхнулся водкой.

— Вы что оба с ума посходили? За что ты его, Петро?

— Ему еще не то полагается!

Карабан, не вытирая кровавой юшки с подбородка, стоял, обещающе поигрывая пистолетом.

— Да объясните же толком! — вскричал Трёпов, становясь между ними.

— Он пулемет на часовне проморгал, а тот моему взводу в спину ударил. Половину положил, а то и больше.

Трёпов присвистнул, опустил руки, которыми до этого придерживал обоих.

— Ну, Алексей, я тебе не завидую!

Карабан зло сплюнул и пошел прочь, на ходу помахивая так и неубранным в кобуру пистолетом.