Харий Галинь - Повести писателей Латвии

У младшего лейтенанта были маленькие светлые усики, и выглядел он и впрямь как свежеиспеченный выпускник средней школы. Взрослые такими детьми обычно довольны, но стоит таким юнцам сесть за важный и ответственный письменный стол, посетители сразу смотрят на них с недоверием — слишком молод, слишком старателен, наверняка толком ничего не соображает.

— У нас нет никаких доказательств, что Янис Коцынь мертв, — сказал майор, пожалуй, про себя, и наморщил лоб. Не так давно о нем был снят документальный фильм, где ему довольно часто приходилось позировать крупным и мелким планом. И теперь он постоянно ловил себя на позировании, хотя никто его больше не снимал.

— Во-первых, он не умеет плавать. Во-вторых, мы уже проверили все возможные лодки, ни на одной пострадавшего не перевозили. В-третьих, его мать, которая ждет нас… — младший лейтенант вопросительно взглянул на начальника.

— Пусть войдет.

Вошла женщина лет пятидесяти, закутанная в черный и потрепанный платок, в стоптанных туфлях и дырявых чулках. Она сразу сообразила, кто тут главный, кто именно будет ее о чем-то спрашивать.

— Зачем вы пришли? Мы бы вам позвонили, узнали бы, когда вам будет удобно, чтобы мы к вам приехали, а здесь вы напрасно ждете, напрасно волнуетесь. — Майор был весьма благожелателен, хотя эта женщина чем-то ему не понравилась.

— Найдите хотя бы труп моего сына… — ответила мать Янки Коцыня и заплакала. Плакала она долго и громко.

Младший лейтенант подошел к графину и налил стакан воды, но Янкина мать воду пить не стала, а все плакала и плакала.

Майор попросил, чтобы она по возможности больше рассказала о своем сыне, но женщина только и могла, что непрестанно твердить, что он у нее единственный сын, и что же ей теперь на старости лет делать, словом, ничего конкретного она рассказать не могла. Уже третий день его нет.

Майор достал связку ключей, подошел к сейфу, порылся в документах, достал кулечек с рыбьим кормом и стал кормить рыбок в аквариуме. Аквариум он держал для того, чтобы, кормя рыбок, спокойно размышлять, и еще потому, что аквариум успокаивает его посетителей, вызывает доверие, и его бесчисленным посетителям легче рассказывать о своих сложных злоключениях.

Но аквариум и пестрая суетня в нем Янкину мать не успокоили, она только плакала, и ясно было видно, что разговора не получится. Она пообещала прийти в другой раз и вновь просила, чтобы дома ее не тревожили.

Майор вызвал по телефону машину, чтобы женщину отвезли домой, и, дабы не слышать беспрестанных всхлипов, включил радио. Послышалось красивое и легкое танго, витавшее в воздухе, как пух одуванчика. Майору показалось, что музыканты этим самым танго издеваются над ним, так как танго вообще-то только блестящая пустышка-обманка, только яркая заплата, скрывающая наготу, только красивая ложь, чтобы не надо было добираться до истины, а посему выключил радио.

Рихард Витынь стоял в черном халате, в потрепанной ковбойской шляпе, вот он медленно поднял пистолет, долго целился, потом не торопясь выстрелил.

Сзади к нему подошел какой-то человек в черной кожаной куртке:

— Что ты там натворил? Тебя вызывают в милицию, — и он протянул Рихарду повестку.

Рихард безразлично пожал плечами и принялся стрелять длинными очередями в ритме какого-то ужасно веселого танго.

Лина стояла перед зеркалом, и по меньшей мере три портнихи примеряли на ней очень элегантное и очень романтичное вечернее платье а-ля Марлен Дитрих.

— Мы же не успеем! Тебе сейчас надо быть в милиции, — всполошилась одна и от этого никак не могла приладить левый рукав.

— Пусть подождут! Еще чего выдумали! — две другие были просто в ярости из-за того, что прерывают их работу.

— Ничего. Я явлюсь туда вот такой. Они там все онемеют! — Лина взглянула на себя в зеркало и принялась двигаться в соответствующем этому платью ритме танго, ужасно таинственного и ужасно пленительного танго.

Среди самых разных свирепых зверей из папье-маше и картона, среди цветов, крокодилов, ягуаров и тигров, среди кошмарных кукол шла Антония со своим Фатумом на плече.

— Антония! — окликнул ее какой-то маленький мужчина. — Вам повестка из милиции. Из милиции!

Антония остановилась. Фатум ее нехорошо мяукнул, она взяла зеленую бумажку, долго ее изучала и, изучив, принялась угрожающе мычать танго, чтобы успокоить себя и дать понять Фатуму, чт о их обоих ожидает.

Майя сидела у стола, одетая в простое платье с короткими рукавами. Сидела она весьма серьезно, сосредоточенно шевеля губами, так как считала деньги. Сначала сотенные, потом пятидесятирублевки, потом десятки. Больше всего возни было с пятерками, трешками и рублями. Каждую пачку она перехватывала белой бумажкой и надписывала сумму.

Кто-то положил на стол еще одну зеленую бумажку:

— Приветик тебе от нашей родной милиции.

— Ах! — только и ответила она и в ритме вызывающего рокового танго принялась швырять сосчитанные пачки в мешок.

Юрис шел между библиотечными полками и отыскивал книги о преступлениях. Их было жуть сколько, он и не представлял, что книги полны преступлениями. С обложек бросались в глаза пистолеты и ножи, лилась кровь. Это были и старые и совсем еще новые, даже не читанные еще издания, но большинство были затрепаны, прошли через тысячу рук, можно даже сказать, что многие страницы здесь перелистывались дрожащими и послюнявленными пальцами.

Он уже совсем было свыкся с этим книжным миром преступлений, когда его окликнула сослуживица:

— Товарищ Страуме, вам повестка из милиции. — Она даже испугалась, увидев, какие книги выбрал себе товарищ Страуме. Кто бы мог подумать! На редкость тихий и на редкость сознательный коллега!

Товарищ Страуме взял повестку, она показалась ему куда тяжелее и основательнее огромной книжной груды, и он принялся насвистывать перед растерянной сослуживицей танго, почти неприличное, ужасно легкомысленное и вызывающе вульгарное танго.

Эдмунд стоял в тире и стрелял, не жалея патронов. Рядом стоял еще один и стрелял в таком же темпе.

— Чего тебя опять в милицию вызывают? — спросил сосед.

— В воскресенье один так утонул, что до сих пор найти не могут, — ответил Эдмунд и продолжал стрелять.

Мишень его была вся изрешечена, все пули ложились в десятку или в девятку, и, взглянув в оптику на свою мишень, Эдмунд восторженно стал напевать это роковое, так часто слышанное в то роковое воскресенье танго.

Узкие улицы города были забиты машинами, они ехали в несколько рядов, почти отираясь одна о другую, вырываясь одна вперед другой.