Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

— Вот в этом-то и беда наша, — ответил Русаков. — Этой поговоркой давят нищую деревню, стараются опутать мужика. Висит она тяжелой гирей на его руках. Губит темнота крестьянина, и ему кажется, будто нет выхода из горькой доли.

Лоскутников внимательно слушал ссыльного.

— А выход из нужды, Федор Терентьевич, есть. Его нам показывает партия большевиков, рабочий класс, и вот когда мы дружно, рука об руку сокрушим на пути все, что мешает Федосье и Яну, жизнь станет радостной.

Собеседники помолчали.

— Жалко Петруху, — губы старика задрожали. — Один был сын, и того не стало, — поник головой старик. Точно встрепенувшись, спросил: — Так мне не препятствовать Федосье?

— Нет, — коротко ответил ссыльный. — Если Иван хороший парень, вместо сына будет тебе.

— У меня такая же думка, только боюсь, как бы беды с ним не приключилось. Народ-то ведь разный. На уме каждого не побываешь. Ну, прощай… На душе как-то полегче стало.

Закинув дугу на плечо, Лоскутников побрел к дому.

Беда для Яна и Федосьи пришла неожиданно. В один праздничный день, когда Федосья была уже беременна, их на улице встретила группа подвыпивших парней. Раздалось улюлюканье, свист. В чеха полетел камень. Схватив за руку Яна, побледневшая Федосья хотела спрятаться с ним во дворе соседнего дома, но ворота оказались закрытыми.

На шум из переулка выскочил Пашка Дымов. Из-под кубанки, на низкий лоб вывалился кудрявый чуб, раскосые глаза смотрели нагло. Увидев Федосью с пленным, он бросился их догонять.

Сильным ударом сшиб Яна с ног. Падая, тот крикнул Федосье: «Беги!» Но женщина опустилась над ним. Удары посыпались на нее. К Григорию Ивановичу вбежал Елизар с криком: «Бьют чеха!» Русаков кинулся к месту свалки. Лавочник, оттащив Федосью, топтал коваными сапогами чеха и орал:

— Бей нехристя! Лупи, ребята, б… — показывая на лежавшую без памяти Федосью, выкрикивал он.

Елизар, размахивая колом, прорвался вперед. Дымов мешком повалился на землю. Пьяные парни, точно стадо диких кабанов, Напирали на ссыльного.

— Бей политика!

Бросив Дымова, Елизар вцепился в ближайшего барышника и смял его под себя. Прасолы прижимали Русакова к забору. На улице слышался крик, топот, ругань и плач испуганных женщин. На выручку Русакова и Елизара бежали вооруженные чем попало пимокаты и горшечники. Толпа прибывала.

Пользуясь замешательством прасолов, ссыльный поднялся на забор и страстно крикнул:

— Граждане! Остановитесь, что вы делаете! Вы избили пленного чеха, такого же труженика, как и вы! Избили женщину за то, что она полюбила человека другой национальности, который невольно пошел на войну, который батрачил у помещиков. На кого поднялась ваша рука? На своего же брата, бедняка.

Соскочив легко с забора, Русаков подошел к Яну. С помощью Елизара и горян перенес избитого пленного в дом Лоскутникова. Женщины помогли подняться на ноги Федосье.

Поздней осенью на запад, к фронту, двигался эшелон с солдатами и военным имуществом. В классном вагоне, в группе офицеров находился Андрей Фирсов, получивший назначение в один из полков действующей армии.

На одной из полуразрушенных станций эшелон начали разгружать. Возле теплушек суетились солдаты, с платформ стаскивали окрашенные в зеленый цвет пушки, двуколки, походные кухни.

Андрей, пройдя станционные пути, свернул в садик и опустился на скамейку. На дорожках лежала пожелтевшая листва, тонкие паутинки медленно плыли по воздуху.

«У нас, наверное, уже зима. — И живо представил он занесенную снегом станицу, домик и комнату любимой девушки. — Христина, вероятно, в школе».

Андрею показалось, что он слышит стук мела по классной доске и мягкий, грудной голос девушки. Промелькнула последняя встреча с ней, проводы, и, точно из тумана, выплыло ее заплаканное лицо. Казалось, оно близко-близко наклоняется к нему, стоит только протянуть руку, привлечь к себе.

Резкий гудок паровоза вернул Фирсова к действительности. Вздохнув, он поднялся со скамьи.

На запасных путях по-прежнему сновали серые фигуры солдат, сцепщиков, слышался лязг буферов.

Часть, в которую направлялся Андрей, находилась в деревушке, в двадцати километрах от станции. Фирсов положил небольшой чемодан на телегу и зашагал следом.

Дорога была размыта дождями, исковеркана колесами тяжелых гаубиц, кое-где виднелись вырытые снарядами воронки, наполненные водой.

По сторонам тянулись неубранные поля кукурузы, початки были втоптаны в грязь.

С трудом вытаскивая ноги из вязкой глины, Андрей попытался заговорить с крестьянином, но тот, плохо зная русский язык, только сокрушенно качал головой и понукал заморенную лошаденку.

Штаб полка помещался в просторной халупе, уцелевшей от обстрела.

Андрея встретил щеголеватый адъютант.

— Полковника, к сожалению, нет. Прошу подождать.

В чуть заметном кивке головы, в наглом взгляде прищуренных глаз Андрей почувствовал скрытое пренебрежение штабника к нему, неопытному прапорщику.

— Денщик, чаю гас-падам офицерам! Садитесь, гас-пада, чай пить. Пра-шу вас, прапорщик, к столу, — бросил адъютант небрежно.

Офицер, лежавший на лавке, скинул с себя шинель и поднялся.

— У нас осталась водка? Страшно голова трещит, — увидев Фирсова, сухо поклонился: — Капитан Омарбеков.

Одутловатое, с нездоровым оттенком лицо офицера было неприятно.

Разговор не клеился. Штабные заметно чуждались Фирсова, и Андрей, выпив чашку чаю, накинув шинель, вышел.

На окраине улицы горели костры, Андрей побрел к ним.

Отблески пламени освещали усталые, давно не бритые лица солдат. Увидев «прапора», солдаты неохотно подвинулись, уступая место.

Фирсов раскрыл портсигар.

— Закуривайте!

Заскорузлые пальцы солдат мяли тонкие папиросы, рассыпая табак.

— Закурите лучше нашего, зауральского, — вытаскивая кисет, улыбнулся один и стал свертывать цигарку.

— Ты из Зауралья? — живо спросил Андрей и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Значит, земляки?

— А вы откуда?

— Из Марамыша, — ответил Фирсов.

— И впрямь земляк, — обрадованно заговорил солдат. — Мы горянские, — продолжал он. — Нас здесь несколько-человек: Епифан Батурин, Осип Подкорытов и я. Слышь, Епифан, — обратился он к одному из солдат, — господин прапорщик, оказывается, из Марамыша.

Лежавший возле костра рослый солдат в серой шинели, доходившей ему едва до колен, поднял глаза на Андрея.

— Я вас знаю, — произнес он не спеша. — Мы с вами встречались у Григория Ивановича Русакова. Не помните?

— Вы сын ямщика Батурина? — спросил радостно Андрей.

— Да, — ответил Епиха и, свертывая цигарку, продолжал, не скрывая усмешки: — Родителя вашего тоже знаем. Праведной жизни человек.