Иван Абрамов - Оглянись на будущее

— Если б знать, — еще красноречивее вздохнул Мошкара. — Чутье, как говорят теперь: интуиция. — И еще раз размазал мелкие росинки по вибрирующей лоснящейся трубе. И ушел, пришлепывая по мокрому настилу подошвами рыжих кирзачей, привычно вздергивая плечиками, шмыгая носом, как бы принюхиваясь к тайному и невидимому.

Заказчик, хотя и почтенный, он всего лишь представитель. У него единственное право: ответственность. За все, вплоть до пустяковины. Долго смотрел вслед старшему приемщику, моргая белесыми ресницами. Тоже провел ладонью по росистой трубе питательной воды. Покосился на манометр, потрогал поочередно все шесть запорных вентилей, окликнул кочегара и строго сказал:

— Видишь, милейший, тут что-то не так и не то. Поглядывай, дело ответственное.

— Так мы что, мы всегда на посту, — успокоил заказчика сметливый кочегар. Не впервой тут озабоченные не в меру.

— Тут вот, — и еще раз смазал заказчик капельки росы с обычного трубопровода. — И не так что-то. Не так что-то, — повторил почти панически. И припустился в сторону цеха.

Через полчаса, как-то незаметно, хотя сам по себе человек видный и рослый, появился на испытательном стенде заместитель главного инженера по энергопоездам. Настоящий и тонкий специалист. Никуда не заглядывая, вошел прямо в первый вагон-котел, остановился перед трубопроводом питательной воды, посмотрел, послушал, чуть склонив крупную голову к главному вентилю, пощупал сварные швы и так же незаметно удалился.

Еще через час, когда энергопоезд набрал полную силу, в вагоне распредустройств требовательно и тревожно заголосил телефон.

Начальник стенда извлек трубку из гнезда, прислонил к уху и четко произнес:

— Испытательный стенд на проводе. Что-о? Как так — остановить испытания? По звонку? Ну, нет. А почем я знаю, может, меня разыгрывают. Будет официальное распоряжение по форме, конечно, остановим. — И, вставив трубку в гнездо, ошарашенно констатировал: — Вот это пироги с начинкой!

Конечно, работа есть работа, тут никто от ошибок не застрахован, но все равно — потолковее надо бы объяснить причину таких решений. Остановить испытания! Легко сказать. Написать тоже не трудно. В чем дело?

К сумеркам выветрились со стенда запахи живого дела. Погасли матовые глаза в дверцах котловых топок. Умолкли градирни, остыли трубы острого пара. И лишь монотонный шум нескончаемого дождя прозвучал заупокойной молитвой над мертвым, всеми покинутым телом.

Тускло мигнули две лампочки на шестах-времянках. Зловеще и злорадно прошипел ветер в межвагонных соединениях.

Начиналась ненастная, недобрая, ненужная ночь.

— Стрельцова к директору! — услышал Колыванов знакомый голос милой седенькой старушки из приемной.

— Когда? — спросил Колыванов, и не подумав хотя бы поинтересоваться: зачем просто сварщик понадобился директору? Впрочем, Стрельцов не просто сварщик. И, положив трубку, сказал своей секретарше:

— Что-нибудь слышно о причинах остановки испытаний? Позвоните на котельный. Не бывает же так, чтоб вовсе ничего, а поезд молчит.

Конечно, не надо нервничать, понятно: секретарша тут ни при чем. Но и в самом деле не бывает так, не должно быть. Какая-то липкая чепуха, наваждение и мистика. Представитель заказчика что-то заподозрил. Ничего не обосновав, потребовал предварительного испытания всего трубопровода. Заместитель главного инженера, не имея полномочий на проведение дополнительной опрессовки, ни с кем не советуясь, приказал остановить испытания. И никто никаких доводов не привел. Неужели все дело в разнесчастном трубопроводе питательной воды, который сварил Стрельцов не самовольно, по которому есть авторитетное решение, который опрессован по всем правилам, принят Мошкарой? Но и в этом случае незачем директору вызывать сварщика Стрельцова. Трубопровод опрессован и принят. Сварщику подписали наряд. Все! А его все же вызывают. И ясно, не начальника штаба заводской дружины, именно сварщика требует к себе директор.

Еще раз дзенькнул телефон. Схватил Колыванов трубку. Так и есть. Его тоже приглашает товарищ Тушков. Но почему об этом сказано не сразу? Почему сначала сварщика, потом начальника цеха? Что там творится? Нельзя же вслепую, это не работа. И еще минут пять сидел и смотрел на телефонный аппарат, надеясь, что и опять он тоненько дзенькнет и сам директор скажет: так и так, дорогой Виталий Николаевич, прояснилось тут у нас, живи спокойно.

Ну, пусть не это скажет, но что-то он должен сказать. Должен. А не говорит. Странно. И нехорошо.

На котельном какая-то непривычная тишина. Ни пневмозубил, ни абразивов не слышно. Стоят раскоряченные пауки блоков, белеют штабеля термоплит, курится единственный дымок электросварки на раме у самых ворот. Нет, не Стрельцов коптит, кто-то из заготовительного кронштейники приваривает. Интересно, сколько их идет на каждый энергопоезд? Почему именно о кронштейниках так много тоже таинственных разговоров? Но сейчас не до этого. Люди-то где?

Приоткрыл дверь в конторку, кашлянул. Переступил порог. Ну, дымят монтажнички. Вот уж воистину: небокоптители. И что за мода — совещаться в рабочее время?

Вскочили со скамеек. Захар Корнеевич тоже привстал. Тоже прокашлялся, сказал неопределенно:

— На минутку присели. Поговорить тут… Надо. Да у нас все. А? По местам, товарищи.

И здесь в кошки-мышки играют. Ну, ну! Страус тоже хитрый мужик.

— Стрельцов. На минутку, — попросил Колыванов. И увидел: встревоженное лицо у сварщика. Знает что-нибудь? Догадывается? Или тоже обескуражен нелепой мистикой? Взял под руку, сочувственно посоветовал: — Спокойнее, спокойнее. Директор приглашает, так ты там держись увереннее.

— Увереннее кого? — спросил Стрельцов. — И к чему эти ваши наставления? Тут намеки, там намеки? А почему я должен держаться так или этак? В чем дело?

— Дело в том, что ты нервничаешь, — спокойно ответил Колыванов, совсем по-товарищески сжимая локоть Стрельцова. — Любое дело можно запутать, но можно и распутать.

— Распутывать пока нет охотников, — мрачно бросил Стрельцов. И добавил, как бы исключая всякие недомолвки: — Экстренное совещание собрали, чтоб потуже запутать. Всенародным мнением подперлись.

— Кто?

Усмехнулся Стрельцов. Посмотрел на Колыванова, качнул головой. И повторил с новым значением:

— Некому распутывать.

В приемной Колыванова и Стрельцова не задержали ни на секунду. Старушка-секретарша ждала их, стоя у двери.

— Ждут вас, ждут, — сообщила очень уж недоброжелательно. И что они тут, с какой стати ощетинились?

В огромном кабинете директора человек пятнадцать, если не больше того. Кто сидит, свесив голову, кто рассматривает окрестности в широкое окно, кто демонстративно выписывает что-то в традиционных блокнотах.