Иван Абрамов - Оглянись на будущее

— Не узнал, да? — спросил Иван, указывая на плакат. — Это ж дед наш. Первый бюллетень опускает за первый наш Совет.

И правда Гордей Калиныч. Точно так. Бравый был. Но что ж это он разместился на иконном месте? А Иван с гордостью сказал. Наверно, любит объяснять, управится — подробнее расскажет.

Ну, да и все. Голо на стенах. Пузатенький книжный шкаф, как незваный гость, притулился в дальнем, в полутемном углу. Иванова койка как-то колченого к стенке приткнулась. Как держится еще? Лет сто, не меньше отслужила Стрельцовым. Прикрыла убожество старческое смятой байковой одеялкой, выставила ухо подушки, к чему-то прислушиваясь. Доживает век. Может, все это — насчет династий — пустые слова? Тянется да тянется однообразная жизнь в таких вот закоулочках, наслаиваются один на один безликие дни и годы, а в результате — династия. Что в этом загадочного, что заманчивого, что похвального? Чем тут гордиться?

«Ну а тут у него что? — распахнул Ивлев дверцы книжного шкафа. — Чье тут? Тоже от дедов-прадедов?»

Две верхних полки плотно уставлены томами Ленина. Интересно, нетронутые стоят или брал их тут кто-нибудь? Вытащил наугад из самой середины, раскрыл. Ого! Закладки недавние. С бисерными надписями. На полях тоже пометки. Тоже недавние. Аккуратные, карандашом, без нажима. Что тут, что? Разное тут, не все понятно. Да не в этом дело, не в этом. Читает человек, вникает. Ну, ну! Поставил том, прицелился, взял тоже наугад со средней полки. Куприн. Рядом — Шекспир, Гете, Пришвин. Поискал глазами, нет, никакой системы. Добывалось в разное время, вставало в шкафу где придется. Да и что тут систематизировать?

На корточках сидеть неудобно. Повернул табуретку набок. Достал с самой нижней полки что-то переплетенное в дерматин. Раскрыл. Гегель. Тоже недавно в руках был. Наверно, дед увлекается. Иван как-то сетовал. Взял тетрадку с обтрепанными углами. Не то дневник, не то какие-то конспекты. То отчетливо, почти каллиграфическим почерком с ровненькими полями, то вкось и вкривь какими-то каракулями. Полистал, хотел сунуть на место. Прощально пробежал глазами фразу и сел поудобнее. Емкая фраза.

«Ничего никому не навязываю, но прошу быть взаимным».

Чье-то изречение? Умозаключение самого Ивана? И дальше:

«Нам часто говорят, что мы идем нетореной дорогой. Это верно лишь по отношению к первым рядам. Остальные двигаются по такой глубокой колее, что из нее не вывернуться и при желании. Это сужает наш кругозор, обрекает на отмирание многие наши качества человека».

Факт, что не изречение. Недостаточно отчетливо для цитаты. Но само по себе интересно.

«Надо спросить: он-то как хотел бы? Цепью идти, как в штыковую атаку? Каждому и самолично изобретать собственное колесо? Нет, не о том тут написано. Не о чем спрашивать. Но… чем же он недоволен? Что у него отмирает?»

Перевернул несколько страниц. Прочитал бегло:

«Наши производственные отношения стоят на трех китах: производительность, качество, дисциплина. Пора подумать о четвертом: духовность человека. Рано или поздно именно этот кит встанет во главе. Пора выращивать красивые души».

«Как это делать? — задал Ивлев вопрос, словно не читал записи неведомо каких лет, но разговаривал с Иваном сейчас. — Ты умеешь, ты знаешь? Этим человечество занято с самой своей колыбели. Этим и теперь заняты…

Проповедь, — сам себя остановил Ивлев. — Но и он хорош. Растить красивые души. Легко сказать. Но… кто же, кто у нас теперь занят именно этим?»

И окликнул:

— Иван.

— Аюшки.

— Ты партгрупорг, почему ты не растишь красивых людей?

— Что, что? А-а-а! Не лез бы ты куда не просят. Уф, черт, легче две смены подряд отработать, чем с этими полами… Насчет красивых ты не понял. Я не о гусарской красоте.

— Не затевай полемики, — попросил Ивлев. — Умойся, переоденься в парадное. К Леониду Марковичу пойдем.

— Не могу, — отказался Иван. — Да и незачем. Гостей жду.

— Каких?

— Эт наше дело. Ты вон что, глянь тот рулончик, — указал на лист ватмана, свернутый трубочкой. — Глянь, не шебурши. Мы, сам знаешь, академий не кончали. А насчет гостей — ты тоже в списке. — И, размахнув дверцы старенького шифоньера, принялся переодеваться.

Развернул Ивлев рулон. Положил на стол, придержал края ладонями. Спросил, в самом деле не поняв что к чему:

— Это что — церковь?

— Коттедж, — уточнил Иван.

— У-ууу! С вестибюлем, с мезонином, с верандой в сад. Мезонин для домового, что ль?

— А библиотека, а гостиная, — как бы похваляясь, добавил Стрельцов. — Оранжерея тоже. Смотри между верандой и вестибюлем.

— Раскатали-и! — покачал Виктор головой. — На кого рассчитан?

— На всю бригаду.

— Не понял. Генку тоже сюда? Чуков, как известно, в трехкомнатную секцию перебирается.

— Тебя пригласим. Сергея в бригаду перетащим.

— Ты не знаешь, где Сергей?

— Ну и что? Выручим. Давно пора его под контроль… — Иван поперхнулся, что-то увидав в окно, засуетился, прыгая на одной ноге. Виктор тоже выглянул, пошире открыв створки. У калитки, положив обе руки на головку столбика, стояла Зоя. Стояла и смотрела куда-то поверх задичавшего шиповника. Дед, кому-то сигналя и перебирая ногами, возвещал громко и сварливо:

— Архаровцы! Слепаки! Легиру добавь, хрому!..

— Во, видал его! — указал Иван на приплясывающего деда. — Я его в дозорные определил, я ему твердо-накрепко, а он… Ну, что ты с ним, хуже ребенка дожился! Попридержи дверь, мне ж еще галстук цеплять, мне ж еще… У-ух, старый!

— Пошла-а, миленькая-а! — победно заорал Гордей Калиныч. — Во как пошла! В самую точку сработали! И-их, архаровцы, жиром вас окати. Давай, ребятки, в самый раз… — И увидел Зою. Шумно выпустил весь пар, обмякло опустился на лавку, потер шею, возвращая мысли к реальной ситуации, произнес вяло: — Вот так оно… сама видишь. Какой я теперь помощник, скажи на милость. А жить-то надо. Вот мы тут… это, ну, это самое, сама знаешь. Иван! Ванька! Ах, проглядел, ну, как же так!

Засиневшие сумерки наливались мягким упругим светом, рожденным в горнилах неутихающих мартенов. Тонким розовым туманом подернулся окоем неба над заокским лесом, запахло, как всегда по утрам, влажным кленовым листом, созревающей антоновкой и дурнопьяном. Наверно, обманутая искусственным рассветом, тонко тренькнула малиновка, обжившая старую яблоню в стрельцовском садике, привстал и зачекал в своем гнезде заботливый Оська. Зоя подошла к деду, присела на край скамьи, взяла шершавую руку, погладила и сказала тихонечко:

— Я и не знала, что отсюда все так здорово видно.