Иван Абрамов - Оглянись на будущее

Примерившись, прыгнул на выступающую из лужи шпалу, замахнулся на воробьев, прикрикнул начальственно:

— Эй, шайка! Уймитесь, не то дружинников позову!

Пошел неторопливо, иногда прыгая через две шпалы, радостно вдыхая запах пропыленной заводской полыни, прислушиваясь к звукам, растекающимся над заводом и над городом, втихомолку напевая: «А ты пиши мне письма мелким почерком…»

Перед проходными приосанился, бестрепетной рукой вынул и показал вахтеру новенький итээровский пропуск, вышел на широкую площадку перед заводоуправлением, огляделся и сник. Все это хорошо: и ромбик на лацкане, и пропуск с правом входа-выхода в любое время суток, и новенькая светлая тройка, какие носят только большие ученые да еще дикторы Всесоюзного телевидения. Но грустно, еще как грустно. Сварщиком Ивлев пошел не с бухты-барахты. Он с мальчишества мечтал именно об этой профессии, он любил и свою профессию, и свою работу. И вот как теперь, как дальше получится — трудно сказать. Инженер-технолог тоже профессия не плохая, но ради нее надо расстаться с любимым делом. И впервые за много лет подумалось, что, быть может, поторопился он однажды, подав документы в институт. Очень уж крупная волна захлестнула тогда всех. Учиться, учиться, непременно добиваться диплома… У сварщика Ивлева теперь было два диплома. Он имел право варить все, что вообще можно сварить. А технолог может получиться средненький. Грустно.

И пошел Виктор дальше, свесив голову, будто не с бывшей профессией — с юностью прощался. Постоял перед тумбой, хаотично оклеенной всякими афишами и плакатами, пощурился на накалившееся солнце, в тройке стало жарковато, подсвистнул бойкому репелу, обжившему не по росту огромную скворечню. Достал монету и направился к автомату газированной воды на противоположной стороне улицы. На самой середине мостовой что-то тонко и натужно скрипнуло, буквально впритир, чуть не зацепив штанину, остановилась голубенькая машина, старенький «Москвич», заботливо вымытый и ухоженный. Распахнулась передняя дверца, и хорошо знакомый, милый голос спросил:

— Вы что это, дорогой товарищ-гражданин, под чужие автомобили бросаетесь? Купите себе, тогда и бросайтесь сколько душе угодно.

— Танюша… — оторопел Ивлев, не сразу уразумев, что же произошло. — Ты? За рулем? Боже, и в самом деле под колеса лягу.

— Не надо под колеса, садись, — указала Таня на место рядом с собой. — Ты сейчас такой элегантный, такой загадочный, что я чуть не врезалась в тумбу, на тебя загляделась. Садись, садись!

Три года ходил по пятам за этой девушкой Виктор Ивлев. И в институте, и в прочих местах, где только случалось, говорил ей всякие слова, но ни разу не услышал вот такого ласкового. Обошел Виктор «Москвич», открыл дверцу, окинул беглым взглядом и окрестности, и обивку в машине, и Таню. Долго на нее засматриваться нельзя. Не любит. Но сейчас встретила его взгляд улыбкой. Опустила тяжелые ресницы, чего-то застеснялась, сказала тихонько:

— Мне сегодня двадцать. Ровно двадцать. И вот видишь я одна.

«В каком смысле?» — хотел спросить Ивлев. Слава богу, утерпел.

— Приглашаю тебя, товарищ инженер, — еще пуще засмущалась Таня. Виктору в голову не пришло, что ее смущение деланное, что она почему-то хочет сейчас казаться робкой девочкой. — Будем отмечать эту круглую дату на лоне природы.

— Вдвоем? — вырвалось у Виктора.

— С мамой-папой и с тобой, — вдруг помрачнела Таня. — Указом по гарнизону отменены всякие шумные торжества, объявлено чрезвычайное положение…

— А причины? — заглянул Ивлев Тане в глаза. Печальные глаза у нее сегодня. Что-то стряслось, коль они такие печальные.

— Причины банальные, — вздохнула Таня. — Вчера я упустила такого леща… раз в сто лет такие попадаются. А я упустила, как дура.

Не понял, не поверил Ивлев. Да и ладно. Таня любит загадочные ситуации, а когда не случается загадочных, сама их выдумывает. И сказал довольно банально:

— Танюша. Ты… прелестна. Ох, пропала моя голова!

Таня тронула машину умело, плавно переехала какой-то двор, загроможденный контейнерами для мусора, точно провела свой лимузин мимо кособокого столика, за которым, как видно, местные жильцы бьют неубиенного козла, выехала на широкую улицу, профессионально огляделась и направила машину к навесу автобусной остановки.

— Гараж-то у нас на куличках, — пояснила, останавливая машину. — Я в гараж, мама-папа — сюда автобусом. А теперь вот — все званые-желанные в сборе.

Все же расстроена она. Очень. И что это за лещ, которого она вчера упустила?

— Танюша. Я ошеломлен и растерялся. Надо же подарок тебе, надо что-то пить-есть, — поняв суть происходящего, лепетал Виктор. Он в самом деле растерялся и с каждой секундой чувствовал себя все хуже. Нет, не в том смысле, что ему было плохо, ему было очень даже хорошо, но как же так? А если у нее действительно день рождения? Двадцать лет. Цветы нужны, шампанское нужно.

— Витя, не теряй свою трезвую голову, — рассудительно, даже назидательно посоветовала Таня. — Сейчас познакомлю с мамой-папой. Держись молодцом. К столу у нас припасено все, а цветы подаришь мне в лесу. Живые, если хорошенько поищешь.

Мама и папа стояли под навесом автобусной остановки как-то настороженно. Это было видно сразу, издали. Это было понятно без комментариев. И Виктор оробел еще пуще. Как примут званого-желанного и совсем незнакомого? Как вести себя с Таней в их присутствии? Вот уж действительно, как снег на голову.

Таня открыла свою дверцу, шепнула Виктору:

— Выйдем. Неудобно знакомиться сидя.

Вышли одновременно. Встали у переднего бампера. Таня взяла Виктора под руку и произнесла ровным спокойным тоном:

— Это Витя. Мы давно знакомы по институту. Мои мама и папа, — с еще пущим спокойствием, почти скучающе, добавила она, улыбнувшись Виктору ласково и ободряюще. — Любите, жалуйте, так будет лучше. А теперь прошу в ландо.

Танина мама выглядела подавленной. Пыталась улыбнуться, и у нее не получалось, хотела что-то сказать, но не сказала, направилась было к передней дверце, но остановилась. Поглядела на дочь страдальчески, оглянулась на мужа.

— Захар Корнеевич, — протянул Танин папа цепкую большую руку. Виктор оценил: тон доброжелательный. Ну а внешность обманчива, это знают даже муравьи.

— Виктор Ивлев, — пожал и легонько встряхнул руку Захара Корнеевича. — Мы с Татьяной Захаровной знакомы много лет… — И повернулся к Таниной маме. Поклонился.

— Надежда Антоновна. — И добавила вдруг совсем раскованно: — У нас есть тут и еще один хороший человек. Вот, — раскрыла она сумку. — Таран. Но что он протаранит, такой малюсенький.

Собачка была если чуть побольше обыкновенной крысы. Да и вообще никаких собак Виктор не любил. Но погладил Тарана по торчащему ушку, умиленно поцокол языком, тоном знатока заявил: