Петр Замойский - Восход

— Да что же это, матушки! — вздохнул Законник, обращаясь ко мне. — Ужель все правда?

— А ты как думаешь?

— Да ведь страшно!

Когда Никита сказал, что и самому Ленину живется несытно — и он получает паек и не хочет больше, — по народу снова прошел гул.

— Для того чтобы побороть голод, помочь рабочим в продовольствии, снабдить нашу армию, вот для этого и организованы продотряды из рабочих. А в селах создаются комитеты бедноты. Излишки хлеба должны быть взяты на учет. Часть излишков пойдет на местные нужды, то есть будет выдана местным беднякам, а часть отвезут на станцию, сдадут представителю Наркомпрода, чтобы отправить в Петроград голодающим рабочим. За сданный хлеб будут выданы товары по твердой цене: керосин, соль, мануфактура, мыло, сахар и другое. А спекулянтам мы объявим беспощадную войну. Их будут судить чрезвычайным судом, вплоть до военного трибунала. Согласны вы с этим, товарищи беднота, или нет?

— Согласны! — раздалось вразнобой.

Видимо, были согласны, да не все.

Илья спросил, нет ли желающих выступить. Таких не оказалось. Не привыкли мужики выступать в одиночку. Посыпались вопросы:

— Когда хлеб начнут отбирать?

— Дадут нам или весь увезут?

— Почем платить будут?

— У кого отберут?

Илья ответил, что комитет бедноты решит, у кого взять, а кому и дать. Часть хлеба будет роздана неимущим бесплатно, в первую очередь многодетным солдаткам, вдовам.

— А теперь, товарищи, считаю общее собрание закрытым. Для выбора комитета прошу в школу тех, кто состоит в списке.

И вновь начал выкликать бедняков. Только тут выяснилось, что не все откликались, не все шли в школу. Иные, крадучись, отходили в сторонку и быстро — откуда прыть взялась! — направлялись по домам. Мало ли что может быть! Хлеб не получишь, а с кулаками ссориться не к чему.

— Орефий Кузьмич, — окликнул Илья, — что ты там за спинами прячешься? Ведь я тебя вызываю.

— Вычеркни меня, сват Илюша, — отозвался щуплый мужичок, по прозвищу Жила.

— Что такое? Почему? Или разбогател в один час?

— Середним меня считай, сват. Не хочу в эту бедноту.

Кто-то вымолвил за Орефия:

— Ему Гагарин Николай телку в рассрочку на десять лет обещал.

— Тогда так, — согласился Илья. — Только после не ходи ты к нам, Орефий, не проси хлеба.

— Николай и хлеба ему даст, — поправили Илью.

Вдруг подал голос сам Николай:

— Ничего я ему, дураку, не дам.

— И то дурак, — прогнусавил сухопарый Митенька и захохотал.

Орефий обиделся. Как же, оказался ни в тех, ни в сех. Подбежал к Николаю, который вместе с Митенькой встал, чтобы идти, и визгливо, по-женски, закричал:

— Это почему я дурак? Меня, старого, так обидеть, а? Я допрежь, в те годы от урядников пострадал. У тебя они на престольном празднике были, вино лакали. Я первый бунт в селе поднял, а меня урядник в грудь, об ступу головой!

— Мало тебе, дураку! Жалко, что не до смерти.

— А-а! Это что же такое? Это… Не-ет, я бедняк, бедняк. И хлеба твоего, и телки твоей — пущай понос ее прошибет! — не надо. Не подкупишь меня. Я за совецку власть, а вам…

— Ну, иди, иди, — перебил его Николай, смеясь. — Совецка власть! Нужна она тебе, как катыш лошадиный. — И снова захохотал.

— А ты зубы не щерь. Знаем тебя, мироеда. Твой брат Семка — стражник в те годы был.

Разъяренный Орефий под смех собравшихся мужиков пригрозил Николаю кулаком, плюнул и пошел в школу. Кто-то крикнул Орефию вслед:

— Молодец, Жила, так и надо.

В помещении школы собралась беднота. Люди расселись на партах. Нашел и я свою парту, хотел сесть за нее, но увидел друга — полуслепого инвалида Степку Ворона и подошел к нему. Мы уселись за большим столом.

Как же изветшало здание школы! Будто и не оно. Как живучи вещи. На стене — знакомые часы с двумя медными гирями. По одну сторону от них — учительский книжный шкаф со всеми школьными принадлежностями, по другую — голландская печь с запирающейся винтом чугунной дверкой.

Дальше — шкаф школьной библиотеки, из которого по субботам учитель выдавал нам книги для чтения. Это был для нас таинственный шкаф. Сколько в нем книг! Сверху донизу, и каждая в переплете. Учитель сам переплетал.

А вот на стене две гигантские карты, полушария Земли. Когда-то при мне они были новыми, теперь же потемнели, и бумага в некоторых местах отстала, обнажив холст.

Школьные большие доски были другие, почти новые. На них, видимо после занятий с неграмотными, нестертые буквы. Рукою Сони написано четко, по складам: «ма-ма, во-да, по-ле».

Взглянув на Соню, я кивнул на доску. Она поняла, улыбнулась.

На стенах между окнами — в рамках небольшие портреты. Среди них портрет Крупской, руководительницы отдела внешкольного образования Наркомпроса.

После подсчета голосов был избран комитет. В него вошли матрос Григорий Семакин, кузнец Илья Дерин, секретарь сельсовета Сатаров Александр, затем Сорокин Степан, Чувалов Федор, мой отец — Наземов Иван, Воронов Степан, учительница Соня и Яков Глазов — Абыс. Никто не отказывался.

Председателем избрали Григория Семакина, он же и председатель Совета. Заместителями — Илью и Сорокина Степана. Соню — секретарем.

— А теперь споемте наш гимн! — предложил Сатаров.

И все, в том числе мой отец, привыкший петь только кондаки, запели.

Всем нравились слова: «Владеть землей имеем право, но паразиты — никогда».

Пелось о земле, о которой мечтали их деды и отцы. Теперь этой землей имеют право владеть только беднота и трудящиеся крестьяне. А паразиты — это всем теперь понятно кто: помещики и кулаки.

Сделав разбивку на группы по пять человек и поставив во главе каждой одного из членов комитета, председатель Григорий строго сказал:

— Завтра никуда не отлучаться. Каждой группе, как только выгонят стадо, собраться здесь. Члены комитета придут раньше. Кто не явится, вычеркнем из списка и хлеба не дадим.

— Явимся, — ответили Григорию. — Такое дело…

— Ни один кулак не должен знать, кто и когда к нему придет. Вы тоже до поры до времени не будете знать, к кому пойдете. Домашним ни слова! Военная тайна… Чувствуйте себя бойцами в походе на кулаков, спекулянтов. А теперь можете по домам.

Осталось несколько человек. Надо было написать протокол комитета бедноты об изъятии хлеба с указанием фамилий кулаков и фамилий членов каждой группы, затем краткий приказ каждому владельцу хлеба о проверке и добровольной сдаче излишков.

Приказ поручили составить мне и нам же с Соней переписать его пока в нескольких экземплярах.

Мы долго еще сидели в школе и обсуждали дела на завтрашний день. Наметили, кого послать подготовить общественные амбары, починить сусеки, обмести и вымыть полы. Это сделают женщины-беднячки во главе с Машей Медведковой, членом сельсовета.