Михаил Алексеев - Наследники

5 ноября

Два дня, а точнее, две ночи вел разговор с немцами. В микрофон чуть было не покрыл их матом: так противны они мне. Вчера один фриц сдался нам в плен. Худой, обросший девятнадцатилетний гитлеренок. «Гитлер капут!» — твердит он и испуганно озирается. Нашкодил, мерзавец, и теперь побаивается.

…От брата Алексея нет никаких известий. Неужели его… Нет, этого не может быть.

К нам прибыл новый командир полка — майор Попов. Впечатление произвел на нас самое хорошее.

…Мы живем сейчас втроем. Три старших лейтенанта, вчерашние младшие политруки: я, Зебницкий и Соколов. В глухую полночь, когда мы благополучно возвращаемся из опасного путешествия по переднему краю, наше подземное жилье оживает. Гремит наша песня, рвется на волю. Потом вспоминаем прошлое, девушек, работу. Вася Зебницкий рассказывает и солидно привирает, а мы смеемся. Несколько позже бьем вшей. А где-то близко, над нами, — рокот моторов, в каких-нибудь 200 метрах — немцы, там — стрекотня пулеметов и автоматов. Обычная фронтовая ночь.

Во мгле, чуть-чуть освещаемый заревом пожаров, как израненный исполин, стоит Сталинград.

6 ноября

Нахожусь в 50 метрах от противника. Беседую в окопе с командиром стрелкового отделения Воробьевым. Замечательный парень. Он уже убил 15 немцев. У него плохое обмундирование — надо сменить. Рассуждает он просто: «Вот я отправил на тот свет 15 гитлеровцев. Что было бы, если б каждый боец сделал то же самое? А было бы вот что: ни одного фрица не осталось бы на нашей земле…»

На рассвете произошел грандиозный поединок нашей милой «катюши» с немецким «ванюшей». И оказалось, что Иоганн слаб против женщины. Это и понятно, такие ли воины склоняли свои буйные головы перед женщиной и становились беспомощными.

Красноармеец Сурков полагает так:

«Фашист… это такая паскуда, что ежели его не убьешь, то на твоей же русской душе грех».

И Сурков боится принять на себя такой грех — он укокошил 20 гитлеровцев.

9 ноября

Дают мне второй батальон. А в нем тысяча безобразий. Надолго ли меня хватит? Буду тянуть, как полагается солдату, до конца. Надо подумать хорошенько, с чего начать.

Снова принял 12 новых бойцов в комсомол. Крупецков [8] Крупецков — пом. нач. политотдела дивизии по комсомолу. доволен: наконец-то нашелся отсекр. Теперь ему снова придется искать.

Что-то долго нет писем от брата.

10 ноября

Положеньице… Быть худу!.. Икс на игрек, игрек на икс…

11 ноября

Никогда еще не было такого кризиса.

15 ноября

Вчера на комсомольском собрании снайпер Каимов заявил:

— Мой винтовка карош… мой убил пять немец…

20 ноября

Получен приказ о наступлении по всему фронту. Всеобщий восторг. Боец первой минометной роты Латыпов Саид сказал:

— Давно бы так, а то сидим…

Борисюк Иван сгорает от нетерпения: скорей бы, скорей бы!..

23 ноября

Четвертый день идет наше наступление. Величайшая операция удалась: вся мощная сталинградская группировка врага полностью окружена. Если удастся завершить эту широко задуманную операцию, то враг будет наполовину разгромлен. Уже в наших руках Калач, Советский, Абганерово, Зеты и ряд других населенных пунктов, уже пройденных нами однажды с боями.

На поле боя появилось новое грозное оружие. Впрочем, солдаты так его и нарекли — Иоанн Грозный. Немцы говорят: «Рус домами стреляет». Сто килограммов — одна мина. Ничего?! Иногда стабилизатором своим она цепляется за упаковочный ящик, из которого ее прямо и выстреливают гвардейские минометчики, и летит с ящиком.

25 ноября

Наступление наших войск продолжается. Но у нас тут задержка: враг жестоко огрызается. Мы понесли тяжелые потери. Убиты командир второго батальона Любич, его заместитель по политчасти Моисеев, заместитель командира первого батальона Смагин.

Сообщают, что взяты пленные.

3 января

Долго ничего не писал. С 1 декабря я на новой должности.

18 января

Фриц отписался. Добрая советская пуля освободила фашистского выкормыша от столь тягостного труда. Дни идут, и они несут нам победу, а окруженному немцу — капут. Рядом с моим блиндажом — яма, в ней — трупы расстрелянных советских военнопленных. Сколько молодых жизней оборвалось!..

Мы расположились в немецком блиндаже. Получается вид, что немцы жили тут целое столетие: такая уйма барахла.

Завтра снова штурм. Это, по-видимому, последний. Сколько времени я не спал, даже не помню. Очень много. Таких напряженных дней еще я никогда не переживал. Все воюют с каким-то лихорадочным энтузиазмом.

Жду письма.

21 января

Штурм еще не начался. Ждем с часу на час оного. Вчера кто-то крикнул: «Наши войска заняли город Валуйки!» Рядом со мной один боец собирал трофейные патроны и, разговаривая сам с собой, проворчал: «Все города возьмем».

Приснился мне сон, будто я на руках своих держал маленького хлопчика, такого славного мальчугана. Что бы это значило? Ведь Сереже Гайдуку тоже снился мальчишка. За два дня до гибели… Впрочем, к черту такие мрачные мысли!

22 января

В 8 часов 50 минут началась артподготовка. В воздухе такой грохот и скрежет, точно мчался огромный лист ржавого железа, подхваченный ураганом. «Катюши» пропели три «арии». Им своим баском подтянул наш уважаемый «Иоанн Грозный». Сейчас двинулась пехота. Сообщают, что Стародубовка занята нашими войсками. Очередь за Песчанкой, а там и Сталинград.

Накануне, в балке Караватка, долго искал, где бы переспать. Обнаружил в снегу дыру. Пролез. Нащупал в темноте какие-то мешки. Поправил полушубок и устроился на них. Утром проснулся — вижу: не мешки это, а трупы немецких солдат, сложенные аккуратно, по-немецки, штабелями. Не успели, знать, увезти и похоронить. Да и куда увезешь?.. Не самая лучшая постель оказалась подо мною…

23 января

Песчанка наша! Ночью дивизия овладела ею. Был свидетелем встречи с населением. Неописуемой была эта встреча. Люди обнимались, целовали бойцов, целовали стены своих разрушенных хат.

31 января

Сталинград. Бесконечной вереницей плетется колонна военнопленных гитлеровцев. Солдаты идут, обмотанные тряпьем, на ногах что-то навернуто, они идут понуро, жалкие, грязные, перезябшие. Из колонны выходит один, обращается к нашему бойцу-конвоиру, обращается по-русски:

— А работа у вас будет?

— Да, найдется, — отвечает боец. — Для вас подходящая работенка будет. Вот, — показывает боец на груду кирпичей вместо Сталинграда, — вот ваша работа…

— О, я, я, да, да, — понимающе кивает головой пленный.

— Ну вот и хорошо. Поняли, значит, друг друга, — лукаво говорит наш боец.

На пленных смотрит сталинградская старуха. Ей лет 70. Все лицо исполосовано морщинами. Меж дряблых щек и морщинистого лба едва поблескивают маленькие глазки, удивительно живые и пронзительные. Время от времени старуха замечает, да так, чтобы ее слышали в колонне: