Михаил Алексеев - Наследники

Теплая грусть наполнила глаза отца.

— Спите, разбойники, — сказал он шепотом, на цыпочках вернулся к своей кровати и с удивлением увидел широко открытые глаза жены.

— Ты почему не спишь?

— А ты?

— Ну, я… Ходил ребят проверить. В комнате холодно.

— Тяжело тебе, Петя?

— Вот еще выдумала!

— Тяжело. Разве я не вижу?

— Нет, Ленок. С тобой легко… Помнишь, я говорил тебе о «крепком тыле»?

— Помню.

— Теперь ты понимаешь меня?

— Понимаю, Петя.

— Ну вот и хорошо. Спи!

Крепким тылом в данном случае Лелюх называл хорошую семью. Он часто философствовал на этот счет.

— Офицер, — говорил он товарищам по службе, — как и армия, должен иметь за своей спиной крепкий тыл — дружную семью. Как армия в неудачном сражении может временно отойти и отдохнуть в надежном тылу, так и офицер при неожиданных ударах трудной своей судьбы должен иметь возможность сделать короткую передышку в семье, окруженный заботами доброй и ласковой жены…

Лелюх говорил об этом особенно часто и взволнованно потому, что один раз в своей жизни он уже испытал, что значит «некрепкий тыл»…

Полковник глубоко вздохнул. Елена Дмитриевна уже спала, улыбаясь чему-то во сне. Он тихонько поцеловал ее в теплую щеку и в первый раз за последний месяц заснул спокойно.

Совещание в штабе армии подходило к концу.

Офицеры, проверявшие другие части дивизии, уже доложили результаты генерал-полковнику, возглавлявшему инспекторскую комиссию. Слово было предоставлено полковнику Пустынину.

Федор Илларионович встал, непроизвольно коснулся ладонью, как часто делал со времени окончания второй академии, нарядных знаков на своем кителе и внимательно посмотрел сначала на генерал-полковника, потом на генерала Чеботарева, потом на Лелюха, а затем снова на генерал-полковника.

— Более обстоятельный доклад, товарищ генерал-полковник, наша группа представит вам через два дня в письменной форме, — спокойно начал он, взвешивая каждое слово. — Я вижу, все утомлены, и поэтому не буду задерживать надолго ваше внимание… Позвольте мне начать с основного. Часть, которой командует полковник Лелюх, мы нашли вполне боеспособной. Весь личный состав показал высокую огневую, тактическую, физическую и политическую подготовку, а также хорошее знание боевой техники. — Федор Илларионович передохнул, бросив короткий взгляд на Лелюха, смотревшего прямо перед собою и как бы совсем равнодушного и безучастного к тому, что здесь происходит. — К сожалению, мы не можем сказать это о строевой выучке — она оставляет желать много лучшего. Недостаточна выправка солдат, не в полной мере отработан шаг, нельзя назвать красивым отдание чести.

Голос Пустынина стал подчеркнуто строгим, даже немного торжественным.

— Неудовлетворительная строевая подготовка в полку находится, конечно, в неразрывной связи с неудовлетворительной дисциплинированностью личного состава. В этом полку, как вам уже известно, товарищ генерал, больше, чем в какой-либо другой части, дисциплинарных взысканий. Я вам докладывал точку зрения полковника Лелюха на этот счет. Я лично не нахожу ее основательной…

— Отчего же? — удивился генерал-полковник. — Мне, напротив, объяснения полковника Лелюха представляются весьма логичными. Скажу больше: они мне нравятся. Скажу еще больше: его точка зрения на дисциплинарную практику в армии единственно правильная! Много ли чрезвычайных происшествий в этом полку?

— За последний год — ни одного, если не считать случая…

Пустынин посмотрел на майора Шелушенкова, скромно притулившегося в самом дальнем уголке.

— Знаю, о чем вы хотите сказать, полковник, — перебил Пустынина генерал. — Я слышал об этом случае. Будем считать, что ЧП не состоялось! — И он неожиданно рассмеялся раскатистым, добродушным смехом. — Не состоялось! Ну и слава богу! Продолжайте, полковник!

Федор Илларионович на минуту задумался. Он, по-видимому, не ожидал, что дело обернется так. Нужно было срочно перестраиваться.

— Я, товарищ генерал, готов допустить, что в данном случае прав командир полка, а не я… Но, к сожалению, это не меняет положения. Мне думается, Генеральный штаб не может послать на предстоящие ответственные учения воинскую часть, имеющую такое большое количество дисциплинарных взысканий. Да и мы едва ли рискнем рекомендовать…

— Простите, товарищ генерал. — Лелюх поднялся с места и встал в положение «смирно». — Разрешите задать один вопрос полковнику Пустынину?

— Пожалуйста, товарищ Лелюх.

— Представим себе на минуту, что утром у нас на побережье высадился вражеский десант. Как бы вы, полковник, поступили в этом случае? Вы что же, и тогда не позволили бы моему полку принять бой с неприятелем?

— Разрешите, товарищ генерал, ответить полковнику? — Пустынин обиженно глянул на председателя комиссии.

— Прошу. Отвечайте.

— Слушаюсь. Нет, товарищ Лелюх, в таком случае никто не стал бы препятствовать. Но мы говорим о разных вещах. Нам поручили отобрать из вашего соединения один — понимаете? — один полк, и, разумеется, лучший. А который из них является таковым, позвольте судить комиссии. — И Федор Илларионович сердито поджал губы.

— У вас все, полковник? — спросил его генерал.

— Да, все. Впрочем, если разрешите, одну минуту… Имеется еще одно обстоятельство, которое не позволяет мне рекомендовать полк товарища Лелюха. Я внимательно ознакомился с личными делами офицеров, в том числе и с личным делом командира полка. В своей автобиографии полковник Лелюх сообщает, — Пустынин говорил медленно, растягивая слова и таким тоном, будто Лелюха тут не было вовсе, — Лелюх сообщает, что подвергался партийному взысканию. Сами понимаете, мы не можем пройти мимо… Кроме того, нужно учесть, что полковник Лелюх не окончил военной академии. Так что при всех его заслугах…

— Хорошо, полковник, — остановил генерал Пустынина. — Достаточно. Теперь послушаем немного командира полка.

Задвигались стулья. Все невольно повернулись в сторону Лелюха.

Лелюх не торопился. И только когда вновь стало тихо, он заговорил:

— Товарищ генерал! На таком совещании командиру полка неудобно давать какую бы то ни было оценку вверенной ему части. И я этого не буду делать. Ясно, что комиссия сама отберет достойных участников межокружных учений. И тут я полностью согласен с полковником Пустыниным… Несколько слов о моем взыскании. Признаюсь, меня удивляет, что полковник Пустынин забыл, — Лелюх сделал ударение на этом слове, — забыл добавить, что выговор с меня снят. В сущности, я мог бы и не сообщать о нем. Но я все-таки написал, потому что счел это необходимым.

— За что вы получили выговор?

— За то, что в сорок шестом году развелся с первой моей женой, товарищ генерал.