Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1

— Ты куда сейчас? — спросил его Петренко.

— К Осадчему, — ответил Спивак.

И все постороннее — дом, колхоз, Семен Карпович, весенний сев — вылетело у них из головы.

…Военные романисты пишут иногда в своих произведениях: «Между двумя длинными очередями по цепям наступающих гитлеровцев он вспомнил тенистый сад на берегу Днепра, Владимирскую горку в Киеве, где ходил с девушкой, любуясь на тихий закат», и тому подобное. Вряд ли случается так в действительности. У бойца на фронте достаточно бывает времени, чтобы вспомнить не раз и Днепр, и тенистый сад под окнами любимой, но не тогда, когда противник уже в ста метрах. В бою у хорошего солдата мысль одна, простая, рабочая, как у мастера-токаря, задумавшегося над замысловатой деталью, — как это сделать? Как выполнить боевой приказ, врага уничтожить, а самому остаться в живых? Не потому не вспоминает он о доме, ворвавшись в немецкие траншеи и замахиваясь гранатой в щель блиндажа, что плохой семьянин, а просто — недосуг…

— Подождал бы немного, Павло Григорьевич, — сказал Петренко. — Может быть, не к Осадчему лучше сходить тебе, а к Мазнюку.

— А я подойду ближе, там посмотрю, сориентируюсь.

— Ну, иди… Я тоже скоро буду подвигаться. Ты без ординарца? И без автомата даже. Лейтенант Добровольский! Дайте капитану одного автоматчика.

Заметно светлело. По балочке, почти скрывавшей человека, Спивак с автоматчиком шли во весь рост. Дальше они пошли согнувшись, участили шаг, стали перебегать от куста к кусту. Петренко, всматриваясь в окутанную не то туманом, не то дымом занимавшихся пожаров окраину села перед собою, слушая выстрелы и ожидая связных из рот с первыми донесениями, бросал искоса взгляд в ту сторону, куда пошел Спивак, пока капитан и автоматчик не скрылись в сером тумане.

Давно уже потеряли Спивак и его земляк Петренко счет боям, в которых приходилось им участвовать за войну. Война — не беспрерывная атака, даже если идет наступление. Не всегда одна и та же дивизия, один и тот же полк пробивают бреши в обороне противника, атакуют, штурмуют, берут крупные населенные пункты. Бывает, главную тяжесть боев выносит сосед справа или слева: он атакует, вбивает клинья, путает карты противнику, создает для него угрозу окружения, а здесь, перед фронтом другой наступающей дивизии, немцам, чтобы не очутиться в мешке, не остается ничего другого, как снимать оборону и бежать. Здесь наступающие части двигаются форсированным маршем, походными колоннами, как на маневрах, и больше всего боятся, как бы не оторваться от немцев и не очутиться в неловком положении, без противника перед собою.

Случалось и Спиваку с Петренко целыми неделями идти без больших привалов и дневок, не встречая ни разбитых танков, ни трупов на дорогах, видя только следы недавнего пребывания врага в селах: догорающие пожары. Однако за все время с ноября 1942 года — оба они наступали от Волги — приходилось им много раз участвовать и в больших боях. Один орден Спивак получил за Савур-Могилу, другой — за Черкассы. Петренко получил орден Красной Звезды за корсунь-шевченковское побоище.

Бой за Липицы начался и закончился так, как начинались и кончались десятки многих других боев. Было достаточно и неразберихи в первые часы, пока не рассвело совсем и не рассеялся густой туман, поднявшийся от размоченной проливным дождем земли. Было много неожиданностей и ошибок, исправлявшихся тут же, в ходе боя. За главными укреплениями перед селом наступающая пехота наткнулась еще на две линии окопов. В самом селе дзоты встречались на каждом перекрестке улиц, а в садах бойцов подстерегали засады автоматчиков. Липицы — большое село, районный центр — обороняли два немецких егерских батальона, сильно потрепанные в последних боях, потерявшие много живой силы, но сохранившие достаточно огня. У них было даже несколько танков.

Когда в шум боя на восточной стороне влился солидный неторопливый разговор «максимов», а потом раздалась сорочья трескотня автоматов — сошлись, — Петренко услышал вдруг и перед собою звонкую дробь немецких станковых пулеметов и автоматные очереди. И здесь, в тылу у немцев, имелось, как и думал он, сильное прикрытие, с которым его разведчики ночью разошлись. Пулеметы били с ветряка, из окопов у ветряка на выгоне, из большого дома справа, оказавшегося двухэтажной вальцовой мельницей, из длинных кирпичных амбаров слева за дорогой.

Вот тут-то начал Петренко управлять боем по-настоящему, слыша и видя противника: заново ставить задачи ротным командирам и минометчикам, перебрасывать свои пулеметы. Первые часы боя он находился на КП с телефонистами, связными и автоматчиками, подвигаясь балкой к мельнице, потом пошел в пятую роту лейтенанта Мазнюка, оседлавшую главную дорогу из села в тыл, и оставался в этой роте до конца боя. Как и предполагалось, немцы, не удержавшись на восточной окраине и в центре села, бросились садами и улицами на запад, и всю тяжесть боя с этого момента принял на себя батальон Петренко. Пришел взвод бронебойщиков, подброшенный ему из резерва командира полка. Прискакали артиллеристы с двумя 45-миллиметровыми орудиями. Пространство между вальцовой мельницей справа и кирпичными амбарами слева, с дорогой посредине, стало местом яростных контратак немцев…

Были контратаки с ходу, валом, — егери первый раз бежали стадом, охваченные паникой; их рассеяли по садам, и с полчаса они где-то там собирались: слышны были в тумане голоса немецкой команды и пистолетные выстрелы. Были в этом бою напряженные минуты, когда постороннему наблюдателю могло бы показаться: вот-вот еще немного, еще чуть нажмут гитлеровцы — и прорвутся. Случалось: у одного пулеметчика, раненого или убитого, как раз, когда немцы уже выходили из садов на открытую площадь, разжимались пальцы, державшие рукоятки пулемета, и клонилась к земле голова, а у другого что-то заедало в «максиме»; немцы в наступившей тишине поднимались во весь рост, но то ли от трехэтажной ругани пулеметчика, то ли от яростных взглядов комбата, обращенных в его сторону, пулемет снова начинал работать, закрывая образовавшуюся брешь.

Такая критическая минута была, когда фашисты бросили на пятую роту Мазнюка четыре танка через сады и по улице. Густые кусты на усадебных межах хорошо маскировали бойцов и орудия. Танки шли, не видя их, ворочая башнями, строча вслепую вокруг себя из крупнокалиберных пулеметов маленькими снарядами-пулями, которые оглушительно-звонко, как пистолетные выстрелы над ухом, рвались, задевая за траву и ветки кустов. Танки были не тяжелые, какой-то невиданной бойцами марки, устарелые чешские или французские, но все же — танки.

Бойцы лежали на своих местах, изготовив гранаты. Кто-то крикнул в короткие секунды тишины между очередями крупнокалиберных пулеметов: «Хлопцы, это не «пантеры»! Хлопцы, это не «пантеры»!» Другой голос ответил ему: «Чего обрадовался? Ну и поцелуй их в… если не «пантеры».