Валентин Овечкин - Том 2

На улице мело. В лицо Мартынову ударил холодный ветер с колючим, сухим снегом. Он поднял воротник пальто, глубже насунул на лоб шапку и пошел домой, слыша сзади шаги Борзова, удалявшегося в другую сторону. На том они и расстались.

В середине января установилась прекрасная погода. Легкий, безветренный мороз, солнце по утрам, неглубокий снег на улицах города.

Троицк — маленький городишко. Стоит он на сторожевом взгорье, на высотах, далеко видны вокруг села, луга в пойме реки Сейма, темные полоски лесов за холмистыми полями. Нынче Троицк — обыкновенный районный центр в сельскохозяйственной области. Все, что есть в нем, все учреждения, предприятия, — все подчинено сельскому хозяйству, все работает на колхозы. А когда-то это была крепость на южных границах Руси. До сих пор пригороды носят название: Стрелецкая слободка, Пушкарская слободка. «Под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены…» Восемьсот лет городу. Но выглядит он молодо. Новые здания на месте разрушенных в войну, скверы на площадях, молодые клены и березки в парке возле районного Дома культуры. Много молодежи — студенты пединститута. Не успели только переименовать Троицк как-нибудь по-новому, в Зерноград-на-Сейме, или Хлебодаровск. Вероятно, потому, что с урожаями здесь было неважно.

В воскресенье Мартынов встал поздно, в половине двенадцатого, — накануне вернулся из района перед рассветом. На столе, возле тарелок с приготовленным для него завтраком, лежали три записки. От сына: «Ушел на лыжах, большой кросс, скоро не ждите»; от жены: «Ушла к портнихе. Пожалели тебя будить, позавтракали без тебя. Если пойдешь гулять, встретимся в парке»; и от двоюродной сестры, которая выполняла у них в доме обязанности хозяйки: «Я на рынке. Остынет чай — подогрей на плитке».

Мартынов позавтракал, оделся и вышел на улицу, защелкнув за собою дверь на английский замок. Ночью слегка припорошило, свежий белый пушок покрыл старый наст, глазам было больно от ослепительного сияния чистого снега. В райкоме Мартынов, не раздеваясь, просмотрел у дежурного принятые ночью телеграммы, в кабинет не зашел. Сегодня ему хотелось отдохнуть, побродить по городу, освежиться.

На главной улице, по дороге к парку, у бывшей квартиры Борзова его окликнул знакомый голос:

— Петр Илларионыч! Что же проходишь и не здороваешься?

Мартынов оглянулся. На крыльце дома стояла Марья Сергеевна в меховом пальто и белом вязаном платке, натягивала на руку варежку.

— Не ожидал уж увидеть тебя здесь… Здравствуй. Приехала? Забрать последние вещички?

— Приехала… Гуляешь! И я вышла на воздух подышать. Как тут скользко!..

Мартынов взял Борзову под руку, свел ее со ступенек.

По улице, круто спускавшейся к Сейму, между машинами и подводами, с бешеной скоростью, угрожая сшибить зазевавшегося пешехода, проносились салазки. Ребята, тормозя ногами, склонившись набок, лихо заворачивали на углах. Мартынов, погрозив кулаком нарушителям правил уличного движения, перевел Борзову под руку на другую сторону улицы.

— Побывала у него в Борисовке, — начала рассказывать Марья Сергеевна, — и вот приходится остаться здесь. Буду здесь жить. Не прогоните? Квартира-то эта мне с ребятами велика, пусть горсовет сделает из нее две квартиры, еще кого-нибудь вселит… Обещал послать меня в МТС? Что ж, пойду. Тогда и жить там буду, в Семидубовке, совсем откажусь от этой секретарской квартиры.

— Да что ты о квартире! Никто тебя не выселит, живи… Что у вас произошло?

— Что произошло?..

На торговой площади из-за угла универмага вышла быстрой легкой походкой женщина в черном пальто с меховой опушкой внизу, в серой каракулевой шапочке и белых фетровых валенках. Она помахала Мартынову издали рукой, указала жестом в сторону парка, крикнула: «Сейчас приду!» — и скрылась в дверях магазина.

— Кто это? — спросила Марья Сергеевна.

— Моя жена, — ответил Мартынов. — У портнихи была. Вероятно, не хватило материалу на какие-то оборочки, побежала купить.

— Твоя жена?.. Когда она приехала?

— Да уж дней десять как дома.

В парке были протоптаны дорожки. Густо посаженные низкорослые деревья срослись кронами над аллеями. Мартынов задел шапкой ветку, снег посыпался на них.

— Пойдем на ту дорожку, там деревьев нет.

— Так что случилось? — спросил Мартынов, когда они прошлись два раза взад-вперед мимо установленного на пьедестале танка — памятника погибшим при освобождении Троицка танкистам. — Ты ушла от него?

— Ты знаешь, Петр Илларионыч, — горько усмехнулась Марья Сергеевна, — он сам облегчил мне задачу. Я то, дура, колебалась: в такую трудную для него минуту, если и я, жена, покину его… А он этой минуты ждал. То есть не ждал, конечно, чтобы его сняли. Но раз уж так вышло… У него в Борисовке старая привязанность. С тех пор еще, как он там работал. По возрасту-то не старая, моложе меня. Лаборантка на элеваторе. Говорили мне, когда мы уже здесь жили: если Виктор Семеныч звонит, что заночевал в дальнем сельсовете, так и знай — заехал через границу, в Борисовский район, проверяет на элеваторе по квитанциям, какой район сдал больше хлеба за пятидневку. Не верила… Ну что ж — убедилась. Приехала в Борисовку, и пришлось остановиться в гостинице. Она, эта женщина, уже у него живет.

— Вот как!.. Был у меня — ни словом не обмолвился о семейных делах.

— И мне здесь не сказал. Оттягивал до последнего. Знала бы — я бы не ездила туда срамиться…

Мартынов взглянул на замолчавшую Борзову, увидел на ее глазах слезы.

— Не горюй! Не пропадешь без него.

— Да не горюю я! — с жаром ответила Марья Сергеевна. — Противно мне!.. Все поняла! Давно его тянет к ней, но не решался бросить меня, пока занимал такой высокий пост. Как же! Люди осудят. До обкома дойдет. Другим — пример! Руководитель должен быть безупречным в быту. Сам читал тут лекции о семье, морали. А теперь ему нечего терять!..

— Что-то не так, — сказал Мартынов. — Он ведь уверен, что недолго пробудет в опале. Говорил мне: «Рано ли, поздно — позовут меня опять на руководящую работу». Если метит снова в секретари — ему невыгодно еще чем-то замарать свою репутацию… Может быть, он в самом деле очень любит эту женщину?

— Может быть… Так бы и сказал, по-человечески. А то ведь я осталась виновата. Всем будет говорить: «Она мне первая изменила». Оправдание.

— Ты — виновата? — Мартынов остановился на дорожке.

— Помнишь, когда пришел ты к нам вечером, я сказала: «Городишко у нас такой: на одном краю чихнешь — с другого края слышишь: «Будьте здоровы!» Ему сразу донесли. Он мне тогда — ни слова. Только спросил: «Чего Мартынов приходил?» Я сказала: «Сама позвала его. Хотелось от него узнать — о чем вы все спорите».

— Ну?..

— Ну, вот тогда не ревновал, приберег до времени. А сейчас все припомнил: «Вижу, что у вас с Мартыновым пошло на лад. Как только я из дому — Мартынов на порог. Стало быть, и мне нужно подумать о другой жене». Такую сцену ревности закатил!