Анатолий Димаров - Его семья

— Ты уже линять начал!..

Леня предпочитает промолчать.

— Хоть бы познакомил меня с ней, — продолжает Яков. — Может, она и не стоит тебя.

— Не познакомлю, — наконец отзывается Леня.

— Почему?

Леня только вздыхает.

Он быстро засыпает, а Горбатюк уже не может снова заснуть. Зажигает папиросу, подходит к окну.

Да, ночь хороша…

Все стихло, лишь где-то на окраине города не умолкает оркестр. Мелодия вальса, приглушенная расстоянием, плывет над дремлющими деревьями и замирает у каменных стен домов. Кажется, что рождает ее сама темнота, что летит она от звезд, с далекого неба. Будто там кто-то большой и темный, взявшись за голову прозрачными руками, раскачивается из стороны в сторону, грустя о своих побратимах, павших на далеких сопках. Он смотрит огромными глазами на небольшую, ярко освещенную площадку, где кружится одинокая пара, и все тоскует о погибших в бою товарищах.

Вот он качнулся неясной тенью над опустевшей площадкой, растаял в ночной тишине…

Этот вальс всегда навевал на Якова тихую, ласковую грусть. Что-то новое рождалось в нем, плескало в сердце горячими волнами. Он чувствовал себя хорошим, добрым, способным на что-то большое… Хотелось куда-то идти, кого-то утешать. А еще, где-то на самом дне его сознания, возникало жгучее желание вернуть утраченную юность. Чтоб иметь право пойти на площадку, кружиться в вальсе, ходить по тенистым аллеям — рука в руке, слушать голос любимой и потом так же влезать в окно, как влезает этот беззаботный Леня, и сразу же засыпать каменным сном молодости…

Под окном промчалась машина, вспугнув резким сигналом тишину. Прошла группа парней, весело и задорно смеясь. Яков осторожно прикрыл окно и лег в постель.

Он чувствовал себя очень старым. Казалось, что прожиты лучшие годы жизни и все хорошее, если оно и было, давно осталось позади. Счастливец Леня! Полюбил девушку, женится на ней, построит жизнь так же весело и легко, как пишет свои корреспонденции. Его не будут волновать никакие семейные проблемы, ему не нужно будет бежать из своей квартиры, идти в суд…

Да, завтра суд. Сумеет ли он убедить членов суда, что не может жить с Ниной, сумеет ли высказать то, что так ясно и понятно ему и почему-то непонятно другим?..

Завтра суд. Нина, наверно, приведет туда своих подруг и знакомых, чтобы унизить его и опозорить. На это она способна… Выставит их свидетелями, и они будут нести всякую чепуху, какая только придет им в голову, будут клеветать на него, обливать его грязью…

Вчера он просил женщину-судью сделать процесс закрытым. Судья ничего определенного не ответила, лишь предложила написать заявление. Поняла ли она, что ему стыдно, невыносимо больно стоять под любопытными взглядами посторонних людей?.. Нужно будет с утра еще раз зайти к судье. Ведь она знает его, ведь она культурный человек и не захочет устраивать забавное зрелище из его несчастья!

Он вспоминает, как познакомился с ней еще в прошлом году на городской партийной конференции. Они сидели рядом, и Якову понравилась пожилая, уже седая соседка, с ласковым полным лицом и добрыми глазами. Сначала он думал, что эта женщина — учительница, и очень удивился, узнав, что она — судья.

«Ну как она может с такими глазами судить людей? — спрашивал он себя. — Как может приговаривать к пяти, десяти годам заключения даже самых страшных преступников? Вероятно, она плохой судья. Она была бы хорошей учительницей, а еще лучше — медсестрой…»

И вот судьба предоставила ему возможность убедиться, хороший или плохой судья его случайная знакомая.

По правде сказать, он был даже рад, что его дело будет разбирать Евдокия Семеновна. Он надеялся, что она поймет его, поймет, как пожилая, опытная женщина, старый член партии, и посмотрит на его семью глазами человека, для которого интересы государства — выше всего. А это, по мнению Горбатюка, могло подсказать лишь одно решение: дать ему возможность работать как можно производительнее, приносить государству как можно больше пользы, — то есть развести его с женой.

«Я не могу нормально работать, когда мои руки связывает Нина, когда она ходит за мной, выслеживает, плачет, просит вернуться, устраивает скандалы, компрометирует меня… Как она не хочет понять, что стала мне чужой, что для меня легче умереть, нежели вернуться к ней, терпеть эти ссоры и скандалы…

Когда закончится этот процесс и суд удовлетворит мою просьбу, я буду жить один, так как я, пожалуй, просто не способен к семейной жизни… Нина, конечно, никогда не поймет этого, будет думать, что я оставил ее ради какой-то другой женщины. Она ведь и сейчас говорит мне, что я развожусь с ней лишь для того, чтобы снова жениться. Какая же она глупая!..

Я буду жить один. Буду работать, сделаю свой отдел лучшим в редакции, буду писать хорошие фельетоны и очерки. Буду один… Тогда она увидит, что не из-за другой женщины оставил я ее, а потому, что у нас не было общих интересов. Она поймет это, но будет уже поздно… А дети?.. Что ж, дочки вырастут, станут взрослыми, и я позабочусь о том, чтобы они получили высшее образование, приобрели специальность, стали самостоятельными. Кто это сказал: „Дети всегда найдут своего отца“? Они тоже найдут меня и увидят, что я совсем не такой, каким меня будет рисовать перед ними Нина, и сами разберутся, кто из нас больше виноват в том, что наша семья распалась…

А может быть, мне отдадут Галочку? Как хорошо это было бы! Тогда я нашел бы небольшую квартиру, пусть две комнаты с кухней — зачем мне больше? — и вызвал бы к себе мать. Она все простит мне и приедет, как только я ей напишу…»

Яков вспоминает мать, какой видел ее в последние минуты перед отъездом. Сморщенное старческое лицо, дрожащее от еле сдерживаемых слез, небольшая, сгорбленная фигура и высохшие за долгую, трудную жизнь руки… «Как она там? — раздумывает охваченный жалостью Горбатюк. — У Гриши ведь большая семья, ей тяжело там… Нужно забрать ее, непременно забрать…

Я нигде не стану задерживаться и буду приходить домой как можно раньше. Галочка выбежит мне навстречу в светлом платьице, потешно перебирая ножками, и я подхвачу ее на руки, прижму к себе. „Ой, папка, щекотит!“ — будет упираться она ручонками в мой небритый подбородок…

Завтра — суд. Почему же я так спокоен? Разве я уверен, что выиграю дело?

Но какой все-таки хороший человек судья! Как она говорила с нами, стараясь нас примирить… А потом, видно, убедилась, что это невозможно. И, пожалуй, лучше, что она сама убедилась. Значит, она разведет нас…

Правда, районный суд не дает развода, а лишь выясняет мотивы. Но говорят, что от районного суда многое зависит, важно то, в каком свете представит он эти мотивы…

Вот я и волнуюсь… Опять волнуюсь… Как колотится сердце! Не случилось ли чего-нибудь с ним? Неудивительно, если и так: то, что пришлось пережить, хуже самой тяжкой болезни… Но Нина!.. Как она неискренна, непоследовательна! И где ее совесть? Она ведь тогда сама говорила, что я могу разводиться, могу уходить от нее. А у судьи: „Я люблю его, я не могу без него жить…“